Подарок императора

— Какой смысл? Дайте взгляну на него, — властно проговорил Раффлс, и сыщик повиновался. Раффлс стал внимательно читать документ, брови у него поползли вверх, рот сжался, но вдруг его отпустило, он улыбнулся, пожал плечами и вернул ордер.

— Ну как, годится? — спросил Маккензи.

— Возможно. Во всяком случае, поздравляю, Маккензи, это — сильный ход. Два взлома и ожерелье Мелроуз, Кролик! — Он обернулся ко мне с печальной улыбкой.

— И все легко доказывается, — сказал шотландец, убирая в карман документ. — У меня и для вас есть такой, — добавил он, кивнув мне, — только покороче.

— Потумать только, — в голосе капитана звучал упрек, — мой корапль стал форофским притоном. Ужасно неприятно. Мне пы нато закофать фас ф канталы, пока мы притем ф Неаполь.

— Ни в коем случае! — воскликнул Раффлс. — Маккензи, заступитесь за нас, не позорьте своих соотечественников перед всем экипажем! Капитан, мы же не сможем сбежать, давайте не подымать шум до вечера! Послушайте, вот все, что у меня есть в карманах; Кролик, вытащи и ты все, что есть у тебя, пусть они нас хоть догола разденут, если думают, что мы вооружены. Единственное, о чем я прошу, — это позволить нам выйти отсюда без наручников!

— Оружия у фас, может, и нет, — сказал капитан, — а фот жемчужина, которую фы стащили, кте она?

— Да получите вы ее! — крикнул Раффлс. — Получите хоть сейчас, если гарантируете, что на борту корабля нас не будут публично унижать.

— Я сам за этим послежу, — сказал Маккензи, — если вы будете вести себя как следует. Ну, так где же она?

— На столе у вас под носом.

Я со всеми вместе уставился на стол, но никакой жемчужины там не было, только содержимое наших карманов: часы, записные книжки, карандаши, перочинные ножи, портсигары — все это лежало на блестящей поверхности стола рядом с револьвером, о котором я уже упоминал.

— Не старайся нас провести, — проговорил Маккензи. — Какой смысл?

— Я и не стараюсь, — засмеялся Раффлс. — Хочу, чтобы вы догадались. Разве нельзя?

— Без шуток, она здесь?

— На этом столе, клянусь Богом.

Маккензи перенюхал и перепотрошил наши портсигары, проверил каждую сигарету. При этом Раффлс упросил разрешить ему выкурить одну и, когда ему разрешили, заметил, что жемчужина лежит на столе гораздо дольше, чем сигареты. Маккензи быстро схватил кольт и открыл магазин.

— Да не там, не там, — покачал головой Раффлс, — но уже горячо. Попробуйте патроны.

Маккензи ссыпал их в ладонь и потряс у уха, но безрезультатно.

— А, дайте их сюда!

В один момент Раффлс нашел тот, который надо, надкусил его и торжественно возложил императорскую жемчужину на середину стола.

— После этого вы, может, будете ко мне снисходительны. Капитан, я, конечно, в какой-то степени преступник и как таковой готов провести в наручниках всю ночь, если вы считаете, что это необходимо для безопасности корабля. Все, о чем я прошу, — это лишь одно одолжение.

— Это путет зафисеть от того, какое отолжение.

— Капитан, я на вашем корабле сделал еще что-то, что гораздо хуже, чем кто-нибудь из вас может себе представить. Дело в том, что я обручился с девушкой, и мне хотелось бы с ней попрощаться!

По-моему, мы все были изумлены в одинаковой степени, но единственным, кто оказался способным хоть как-то выразить свое изумление, был герр капитан фон Хойманн, чье оглушительное проклятье на немецком языке было первым напоминанием о его присутствии в этой комнате. С его стороны последовало яростное возмущение, однако хитрый пленник получил то, о чем просил. Ему было разрешено провести с девушкой пять минут, при этом капитан и Маккензи будут находиться неподалеку (но не так близко, чтобы слышать, о чем они говорят) с оружием за спиной. Когда мы все вместе выходили из каюты, А. Дж. Раффлс остановился и схватил меня за руку.

— Все-таки я тебя впутал в эту историю, Кролик, все-таки впутал! Если бы ты знал, как мне жаль… Но тебе много не дадут, может, и вообще ничего. Если бы ты мог меня простить!.. Ведь это может быть на годы, а может — и навсегда, ты знаешь! Ты всегда был надежным другом, причем в самый решительный момент. Может, когда-нибудь тебе будет приятно вспомнить, что ты всегда стоял до конца!

По его взгляду я понял, что он хотел сказать. Я стиснул зубы, собрался с духом и в последний раз в жизни пожал его сильную, ловкую руку.