Подари мне все рассветы

Он был первым мужчиной, с которым она танцевала, не считая учителя танцев в школе, и первым мужчиной, который ее поцеловал — не в первый раз, когда его поцелуй был похож на отцовский, а во второй, когда его губы задержались на ее губах и она с упоением почувствовала себя скверной девчонкой. Еще не поднявшись вверх по лестнице в свою комнату, она уже знала, что влюбилась в него, а войдя в комнату и закрыв за собой дверь, зажмурилась и попыталась вспомнить, каковы на вкус его губы. Потом она открыла глаза, подбежала к окну и, спрятавшись за тяжелой бархатной шторой, стала наблюдать, как он ходит взад-вперед по террасе. Она напрасно беспокоилась — он даже не взглянул наверх.

Она влюбилась в него — влюбилась в высокого, стройного белокурого бога, которому было целых семнадцать лет и привлекательность которого еще больше усиливалась благодаря тому, что он был «запретным плодом».

Они провели вместе четыре дня, вернее, четыре вечера, когда она, как были уверены ее отец и маркиз с маркизой, должна была послушно отдыхать в своей комнате. В первый день они отправились к развалинам замка и поднялись по винтовой каменной лестнице на башню. Он шел впереди и то и дело оборачивался к ней, чтобы указать на полуразрушенную ступеньку и предупредить, чтобы она осторожнее на нее ступала. Ей было страшно, но не хотелось признаваться в своей слабости. Однако когда они поднялись на самый верх и обнаружили, что парапет, которым была обнесена смотровая площадка, разрушился до основания, она чуть не завизжала от ужаса, но взяла себя в руки и лишь тряхнула головой, храбро оглядевшись вокруг.

— Какое великолепие! — воскликнула она, широко распахнув руки. — Как, должно быть, чудесно, Роберт, быть хозяйкой такого замка и наблюдать с зубчатой стены, как возвращается домой ее рыцарь верхом на коне.

— Несомненно, после семи или более лет отсутствия, — сказал он.

Она рассмеялась.

— Фу, как неромантично! Впрочем, я не отпустила бы его одного. Я поехала бы с ним вместе, участвовала во всех походах, деля все неудобства и опасности его походной жизни.

— Ты не смогла бы, ведь ты женщина.

— Почему? Потому что это не дозволено? Или потому, что я не смогла бы вынести невзгоды? Ошибаешься, я смогла бы спать на земле и все такое прочее. А что касается того, что женщинам не дозволено, то я обрезала бы волосы и отправилась в поход в качестве оруженосца своего рыцаря. Никто бы и не узнал, что я женщина. Я не стала бы жаловаться.

Он рассмеялся и стал еще красивее при дневном свете, чем показалось ей вчера при свете луны.

Когда они спустились, она снова предложила ему поцеловать ее. По правде говоря, спускаться оказалось гораздо труднее, чем карабкаться вверх, и она была рада прислониться спиной к прочной стене и положить руки на его нежные плечи. Он, судя по всему, был сильным, несмотря на худобу.

Его руки немедленно оказались на ее талии, губы — на ее губах, а ее руки обвились вокруг его шеи. Она попробовала выпятить свои губки и сразу же почувствовала, как напряглись его губы. Ее целует мужчина, сказала она себе, высокий и красивый молодой мужчина. В которого она влюблена. Как чудесно быть влюбленной!

— Придется возвращаться, — сказала она. — В мою комнату могут послать кого-нибудь, чтобы узнать, почему я так долго сплю.

— Да, — согласился он, не пытаясь ее задерживать. — Я провожу тебя до конюшен.

Три последних вечера они гуляли по полям, перелескам и берегу озера, расположенного в миле от дома, но в направлении, противоположном развалинам замка. Погода им благоприятствовала. Солнце светило с безоблачного синего неба, а если появлялись облачка, то они были легкими, пушистыми и лишь создавали на несколько мгновений приятную тень, закрывая собой солнце. Они ходили, держась за руки, и делились друг с другом своими мыслями и мечтами так доверительно, как никогда еще и ни с кем.

Он рассказал ей, что отец собирается купить ему офицерский патент, когда ему исполнится восемнадцать лет, хотя сам он мечтает совсем о другом будущем. Пока он жил с матерью, он привык к мысли, что будет и в дальнейшем жить в деревне. Ему нравился такой образ жизни. Но он понимал, что должен чем-то заняться. Нельзя же бесконечно жить в Хэддингтон-Холле, тем более что он не является наследником своего отца.

— Становиться офицером у меня нет желания, — сказал он. — Не думаю, что мне могло бы понравиться убивать кого-нибудь.

Она рассказала ему, что ее мать была англичанкой, а ее дедушка и бабушка, виконт и виконтесса Кингсли, до сих пор живут в Йоркшире. Но папа позволил ей навестить их всего два раза за все время, которое они прожили в Англии. Папа хочет, чтобы она была француженкой и жила во Франции. Тогда как она хочет быть англичанкой и жить в Англии, со вздохом сказала она Роберту. Ей не хотелось иметь две родных страны. Жизнь такая сложная.

Ей хотелось поскорее стать взрослой, чтобы посещать балы и театры, встречаться и общаться с другими молодыми людьми. Правда, за последние несколько дней ее мысли уже не казались ей такими важными. Ей было так хорошо, что она ни о чем не хотела больше думать.