Подари мне веру

Отвернулась от него, чтобы он не заметил смену эмоций на моем лице. На глаза навернулись слезы. А он наверняка захочет детей. Много детей. Мы даже ни разу не предохранялись…

Стоп. Мы правда ни разу не предохранялись за все это время, кроме первого. Значит ли это… Резко повернулась к нему и севшим голосом спросила:

— Что ты знаешь обо мне? Что ты знаешь о состоянии моего здоровья?

Дура. Какая же я дура. Да для него ничего не стоит узнать обо мне любую мелочь, любой факт биографии. Тем более такой. Да все мои карточки и все выписки в детском доме пестрели подробностями неудачной операции.

Последствия, осложнения…. Спасали с риском для жизни. Обычная врачебная ошибка, перечеркнувшая мне столько в жизни. Нет, я не была зла на врачей — они тоже люди, они могут ошибаться. Я была зла на человека, который посмел влезть мне в душу, посмел вытряхнуть мое нутро наизнанку, играя со мной.

Он смотрел на меня опасливо, внимательно, словно ощупывая атмосферу вокруг нас. А я устала.

— Герман, к чему все это? — я обвела руками шикарную квартиру, холодильник, полный еды, шкафы с новыми шмотками. — Что ты хочешь? Игрушку? Собачку на коротком поводке, с которой можно играть, кидая ей косточки? Что тебе от меня надо?

Мужчина молчал, напрягшись. Вокруг нас даже воздух стал густым. Я внезапно почувствовала, как к горлу подкатывают рыдания. С меня хватит. Срывающимся голосом прошептала:

— Что тебе надо? Уж точно не дурацкий мифический долг: ты богат до чертиков. Теперь не хочешь видеть меня любовницей — я вижу, как ты скривился от моего согласия. А что тебе надо? Я ничего не могу тебе дать! Ничего!

— Ты можешь дать мне себя.

Я надрывно засмеялась. Он, должно быть, шутит. Плохая шутка, не смешная.

— Себя? А кто я? Бесплодная молодая женщина без образования, без работы и без четких целей в жизни. Единственное, что появилось в моей жизни хорошего, это мой отец, поэтому я…

Я осеклась и мокрыми от слез глазами посмотрела на него. И снова ответом мне был прищур. Теперь уже он встал, намотал на бедра лежащее рядом полотенце.

— Значит, ты решила мне так спасибо сказать, да? И кто тебе рассказал? Олег? Пожалела меня? Решила расплатиться телом, как в ту первую ночь?

Каждое его слово било, как хлесткая пощечина. Било больно, потому что отчасти все, что он говорил, было правдой. Но только отчасти…

— И я, значит, к хорошему не отношусь? Я для тебя лишь внезапное средство решения проблем?

Искренне возмутилась:

— Я не просила тебя их решать! Ты не спрашивал меня, надо ли мне это.

— Любому человеку надо и хочется жить лучше! — он перешел на крик.

— Но не таким образом! Мне нечем тебя благодарить за это!

— Так уж и нечем? Мы прекрасно потрахались, Вера Игоревна. Считай, что ты просто очень дорогая шлюха. Оставь себе все подарки, мне не жалко. Как ты выразилась, денег у меня действительно до чертиков.

Он широкими шагами пошел в спальню и уже через несколько минут вышел оттуда, полностью одетый. Выглядел он странно: помято и немного неопрятно.

Я стояла в проходе и прижимала к голому телу полотенце. Хотелось что-то сказать, сделать, но что? Что я могу в сравнении с ним? Бесплодная и безродная. Я не нужна ему.

Герман рывком открыл дверь, напоследок бросив на меня взгляд, полный какой-то обреченности.

— А ведь на секунду я решил, что из этого может что-то получиться.

И он хлопнул дверью, оставив меня по другую сторону. Я тихонько сползла вниз, сминая пальцами пушистое полотенце. По щекам катились слезы. Он прав. Шлюха, просто дорогая шлюха. У таких не получается ничего путного.

Я подскочила и бросилась в комнату. Отыскала свой старый рюкзак, какую-то сумку и стала собирать вещи. Мои старые вещи, которых в этой квартире было не так уж и много. По щекам лились слезы, а я стирала их рукавом любимой худи.

Все верно, все правильно. Я сама виновата. Повелась на легкую и красивую жизнь, поверила, что все может быть иначе. Не может. Я слишком давно живу, чтобы верить в сказки. Захотела стать любовницей миллиардера! Да кому я нужна! Никому, кроме себя самой. Так было всегда и так будет.

Набила сумку и выставила ее в коридор. Прижала к себе документы. В них лежал конверт с пятьюдесятью тысячами, что обманом у меня отнял матрос. В конверте была извиняющаяся записка от него.

Наверняка это тоже работа Германа. Как кстати.

На первое время хватит. Обессиленная, я плюхнулась рядом с баулами прямо на пол, обнимая колени. Все правильно. Все правильно. Только почему так больно? Почему внутри все пылает от его слов, словно каждая буква, каждый звук прожигает меня насквозь? Что это?

Утерла слезы и уже собиралась уйти, как зазвонил телефон. С ненавистью посмотрела на дорогой аппарат. Неизвестный номер, странный, словно звонили не из России.

Догадка мелькнула в голове, и, бросив вещи, я ринулась к трубке. Сняла ее и дрожащим голосом прошептала:

— Да, алло?

На том конце слышались хрипение и неполадки.

— Вера? Верочка! Это папа! Вера! Не бросай только трубку, тут связь плохая. Вера, что с тобой? Ты плачешь? Что он с тобой сделал?