Под Золотыми воротами

— Дед сказывает, ты на нее глаз положил да больше нам не воротишь, — с обидой произнес парнишка.

«Сговорились все меня женить что ли? Больно-то мне нужна их курица?! — задохнулся от возмущения Любим. — Или нужна? Или крепко нужна». Он раздраженно поджал губы.

— Про то я с сопливым отроком речи вести не стану.

— В бастрюках плохо ходить, всяк тебя пнуть может, что пса подзаборного, — выдал сокровенную обиду Верша, — даже с дедом при всех за один стол не сесть. Ты это, воевода, помни, — из темноты на Любима дерзко сверкнули большие детские глаза.

— По чести все будет, — заверил Любим.

Никогда еще он не сожалел, что Бог не послал ему детей, он даже радовался, когда все стряслось в его непутевой жизни, что не бегают по дому чада и всего срама не видят. А вот теперь впервые Любим завидовал Добронегу, впервые ему было жаль, что нет у него такого вот смелого, ершистого сына, грудью готового защищать семью.

— Останешься при нас, сам за Марьей приглядывать станешь, — предложил он парнишке.

— Нет, мне при посаднике надо быть. Кто их, стариков, защитит, — важно заявил Верша, опять напуская на себя недетскую солидность. — Горяй с дружками пропал. Дед слух пустил, что сам вам дочь отдал, чтобы со всеми страдать, ее же при облаве не было. Зауважали посадника, часть дружины Горяевой к нам после этого переметнулась, бояре Горяя схватить хотели и силой выпытать, где князь беглый, чтобы вам выдать, кинулись к нему на двор, а его и след простыл. Может опять чего против деда замышляет. Лошадь отдохнет, я назад уеду.

«Хитер посадник, недооценил я его, да и Горяй, видать, тоже. Недаром Тимофей столько лет во главе града сидел».

— Не боязно одному лесом красться? — Любим поднял голову к черным кронам дубравы.

— Привычный, — отмахнулся Верша.

— Подарок от меня возьмешь али побрезгуешь? — спросил Любим, испытывающе вглядываясь в лицо отрока.

— Возьму, — после небольшого раздумья ответил Верша.

Любим снял с кушака охотничий нож и протянул мальчишке. Когда-то эта вещица очень приглянулась Добронегу, тот, изрядно подпив на пиру, долго выпрашивал у Военежича безделицу. Но дорогой восточной работы нож достался Любиму от отца, и он упрямо отказывался. Теперь для Верши ему было не жаль подарка, кто знает — сделает ли ему такой же родной отец.

Мальчишка растворился в утреннем тумане, отряд продолжил путь. Любим не стал скрывать от Якуна и десятников о половецком перехвате. Надо было решить, каким путем следовать дальше.

— Чего тут думать? На тот берег, на Черниговскую сторону, как я и предлагал, — откликнулся Щуча.

— Сколько их, половцев тех, чтобы мы, более сотни дружины, по задворкам аки тати крались? — сразу же поперек возразил Якун. — Коли разбили бы поганых, так еще бы лошадок пригнали, броню какую бы прихватили, все не с таким позором возвращаться.

Последние слова были явной пощечиной неудачливому воеводе.

— Чтобы на тот берег уйти, броды нужно разведать, — мрачно проговорил Любим. — А с половцами если и справимся, все равно силы подрастеряем, а впереди рязанская засада может ждать. Две рати не сдюжим.

— Ты-то может и не сдюжишь, а вот если бы мне моих соколиков воскресить, уж я бы и рязанцам показал, не чета некоторым, — Якун прошелся по десятникам Любима презрительным взглядом.

— Ежели б пред князем покрасоваться не захотел бы и в лоб дружину свою не повел, так и твои соколики были бы живы, — Любим «бил наотмашь, побольней» только тогда, когда самому наподдали.

Якун побагровел, но крыть было нечем.

— Шли к Дону, искать брод, — обратился Любим к Щуче, совет был окончен.

— Зря, воевода, сотника за бороду дергаешь, — громогласно прошептал на ухо Могута, — разлад в войске, то плохо. Лучше худой мир, идти еще далече.

— Пусть место свое знает. Лишний раз напомнить — не грех.

Зачем князь Всеволод посадил ему на шею совершенно бесполезного Якуна, с горсткой воев, без которых дружина Любима легко бы обошлась? Этот вопрос постоянно мучал воеводу. О том, что с Якушкой никто не мог поладить, всем было известно. Про то на пирах ходили забавные байки. Неужто князь не мог догадаться, что в походе сотник будет только мешаться? Наверное, Всеволод после жаркой битвы не стал погружаться в тонкости норовов воеводы и сотника, а просто хотел укрепить лишними воями отряд Любима… Наверное, но все равно вопрос продолжал крутиться в голове.

Марья подкралась незаметно, вынырнула из-за левого плеча, вызывая непрошенное волнение.

— Любим Военежич, — неожиданно вежливо обратилась она, удивляя Любима смиренным тоном. После шутки с одеялом девушка обходила нахмуренного воеводу сторонкой, стараясь лишний раз не попадаться на дороге, а тут сама подошла.

— Чего тебе? — снисходительно проронил Любим.

Марьяша пальчиком показала нагнуться к ней ближе. Уже и не зная, чего от нее ожидать, Любим с опаской наклонился.

— Там в Липице, в тереме, кто-то в затворе сидел, в гриднице запертый. Пленник там маялся. Я слышала, он сначала в стену бился, а потом стонал.

— Ну, мало ли кого воевода липовецкий наказать вздумал, — пожал плечами Любим.

— Коли б кого простого, так в подполе бы заперли, али в клети…