Когда к вечеру мы кое-как дотащились до дер. Родионовки, вьюга намела целые сугробы. Ковыляя по заваленным улицам этой деревни, мы обгоняли громадные колонны пленных красноармейцев. Их тоже гнали зачем-то в Крым. Оборванные, а то и вовсе раздетые, в жалких опорках, а иные и вовсе босые, в лучшем же случае с обернутыми в тряпки ногами, они утопали в снегу, судорожно ежились и порою поднимали вой, как голодные псы.
В Родионовке стоял штаб донской запасной бригады. Начальник ее, ген. — лейт. Иванов, сообщил мне и ген. Тарарину, что на фронте большая неустойка, стряслась какая-то беда, но точно и сам он не знает, в чем дело; впрочем, собирается тоже отступать со всеми своими подчиненными частями.
На следующий день мы уже не отступали, а бежали, и бежали без памяти. Наши подводчики, почуяв, что дела белых плохи, бросали на произвол судьбы своих лошадей и свои подводы и скрывались куда попало. Им вовсе не хотелось забираться в Крым, которому предстояло выдерживать осаду. Офицеры и их вестовые правили сами. Для казаков, привычных к лошадям, эта работа пришлась даже по душе.
Сильно донимал холод.
Теплое обмундирование, конечно, было заготовлено и даже доставлено на фронт. Но интенданты не спешили с выдачей и берегли его для красных. У этих последних в нашем стане не было лучших союзников, чем в конец проворовавшаяся интендантская братия. Чтобы скрыть растраты имущества, она часто жгла казенное добро, едва только проносился слух о близости врага. Каждый налет, более или менее серьезное наступление красных, не говоря уже о катастрофе, им давали возможность хорошо погреть руки и замести следы своих грешков.
На станции Светлая Долина (кол. Лихтенталь, недалеко от Гальбштадта) остался целый поезд с обмундированием, предназначенным для Донского корпуса. Даже корпусной штаб не мог выклянчить для себя ни одной вещицы и теперь разделывался за интендантские привычки, перенося невероятный «дрожамент»[38]. Многие, чтобы согреться, соскакивали с подвод и бежали по дороге. Перчаток почти ни у кого не было.
А вот этим не холодно.
Кому?
Цыганам.
В стороне от дороги небольшой табор. Все по положению: изодранные шатры, котлы над костром с варевом, грязные меднолицые цыганки, с босыми, поджатыми под себя ногами, партии полуголых ребятишек.
А вы эвакуироваться не хотите?
Ну, и Каиново племя!
Эге! Эта чертовка гадает.
Ворожею, гревшуюся у костра, окружает толпа. Цыганка понимает, что беглецам время дорого. Поэтому гадает быстро. Ее лучистые глаза молнией переносятся с ладони клиента на лицо.
В агнэ нэ сгаришь, в водэ нэ утонэшь… Давай дэньги…
Ишь, стервоза, чего насказала! На тебе.
Гадалка берет все: и «колокольчики»[39], и «хамсу», и «лиловых негров»[40], - такие странные названия носили на обывательском языке южно-русские деньги в 1000, 500 и 250 рублей.
В Волконештах штаб едва расположился на отдых, как из Мелитополя было получено телеграфное распоряжение всем и всякому уходить как можно скорее в Крым. Случилось что-то чересчур серьезное. Я несколько начинал догадываться, судя по тому, что множество всяких обозов прибилось к Азовскому побережью и следовало вместе с нами. Опасность, видимо, двигалась с запада, со стороны злополучной красной болячки — Каховки.
Теперь уже бежало решительно все, что мы видели, что догоняли и что имело хоть какое-нибудь отношение к «Святой, Великой, Единой и Неделимой».
Большая деревня Ново-Григорьевка, верстах в 35 к северу от Геническа, в Северной Таврии, была последней, давшей нам приют на несколько часов, чтобы хоть чуточку обогреться.
Почему так спешим в Крым? Ведь сзади нас еще целая армия? — задавали многие во время этого «драпа» вопрос, находясь в полном недоумении.
В Ново-Григорьевке они получили определенный ответ.
Случилось то, что и следовало ожидать: в сердце «русской» армии через каховские мосты врезался сам Буденный и стремился отрезать ее от Крыма.
Наш единственный путь в Крым — по Арабатской стрелке. Надо спешить в Геническ, — пронеслось по учреждениям.
Медлить не приходилось. Часов в 8 вечера бесконечные ленты обозов, донских и добровольческих, потянулись из Ново-Григорьевки на юг.
А вдруг и Геническ уже занят? — мелькнуло в головах.
Ст-о-ой! — несется от подводы к подводе.
Генералы собираются на совет среди поля. Никто
толком не понимает обстановки и все сожалеют, что это громадный, но бессильный обоз, а не войско, с которым можно было бы ударить на врага.
С юга по дороге мчится телега.
Куда? Куда? Остановитесь.
Из кузова на землю вылезают пристав и стражник. Они в смертном ужасе. Даже говорить не могут.
Что? в чем дело?
Ге… ни… ческ и Ново-Але… е… ксеевка заняты красными! Мани-Факел-Ферес! Вся армия Врангеля отрезана от Крыма.
Когда это случилось?
Несколько часов тому назад. Однако с севера подошли наши бронепоезда. Из-за Сивашей наши тоже обстреливают Ново-Алексеевку.
Отчаяние родит мужество.
На юг! Другого исхода нет. Так постановили генералы.