Под знаком Софии

– Мы с отцом Иннокентием решили, – вмешался Гриц, – когда я вырасту, Ольвию эту разыскать…

– Гриц у меня фантазер, – Александр Васильевич ухватил Грицько Нечесу за вихры, – а отец Иннокентий ему потакает. Вырастет – учиться в Москву или Петербург поедет, а не города подземные разыскивать.

Гриц, видимо, считал иначе, но отцу перечить не стал – откровенничал мальчик только с отцом Иннокентием. От сельского священника Гриц впервые услыхал о греках – благородном, но несчастном народе, порабощенном нехристями-турками. И народ этот обладал такой диковинной историей, что мальчик предпочел бы родиться греком, а не русским. Ведь только у греков были триста спартанцев и мужественный царь Леонид, слепой поэт Гомер, красавица Елена, ради которой затевались войны, и могучий, непобедимый Ахиллес, воспитанный кентавром Хироном… А еще отец Иннокентий то и дело напоминал о том, что именно греки крестили Русь, и киевский князь Владимир принял крещение в славном городе Херсонесе, расположенном на берегу захваченного турками моря.

Гриц знал, что на это море претендовала Россия, упрямо пробивавшаяся к его берегам, чтобы на этих берегах обосноваться. Но от Смоленской губернии до этого моря было так же далеко, как и от Петербурга с Москвой, куда его непременно пошлет учиться отец. Стало быть, он, Гриц, должен выучиться, а потом обязательно добраться до желанных берегов Понта Эвксинского…

В ожидании этих чудес мальчик попросил отца Иннокентия научить его греческому. Священник согласился, а Потемкин-старший поморщился. Александр Васильевич считал, что его упрямец-сын мог бы обойтись и без этих изысков. Воинский артикул – вот чему следовало учиться! Впрочем, без образования нынче прослывешь медведем и увальнем – государыня Елизавета предпочитает воспитанных молодых людей… И Александр Васильевич закрыл глаза на то, что его сын все больше и больше подпадает под влияние отца Иннокентия.

Пока Гриц мечтал о Греции, Потемкин-старший возобновлял старые московские связи – Гришу ожидала учеба в университете. Разве мог Александр Васильевич всерьез подумать о том, что его сын предпочел бы учиться у мудрого кентавра Хирона или, на худой конец, у Платона в его академии? Монету с надписью ΟΛΒΙΟ Гриц стал носить на шее, рядом с крестильным крестиком. Она ежеминутно напоминала мальчику о далеком греческом море и чудесных городах, возведенных на его берегах. Иногда Грицу казалось, что он слышит шум этого моря, пение сирен… Тогда мальчик вскакивал, как по тревоге, подходил к окну и, вдыхая терпкий, земляной запах чижовских лесов, мечтал о морской свежести и легкости.

Из родительской половины, вздыхая, приходила Дарья Васильевна и уговаривала сына вернуться в постель, которая в эти минуты казалась ему нестерпимо жесткой и узкой.

«Я хочу увидеть море, мама…» – говорил Гриц. «И зачем тебе сынок море это сдалось? – сетовала Дарья Васильевна. – В колодце, чай, водицы довольно будет! И куда как вкуснее! Не соленая! Сидеть бы нам дома, за имением следить, добра наживать… И не по свету мотаться. А от учения энтого – только разорение одно!».

Но Греческое море все ближе подходило к Чижово, рокотало у окон Потемкина-младшего. Уезжая учиться в Москву, выросший Гриц увозил с собой мечту о Понте Эвксинском и уверенность в том, что настанет время, когда он сам будет возводить города на его берегах… Кто знал, что он не только возведет эти города, но и умрет по дороге в один из них?

Глава 2 Студент Московского университета

– Нынче пиво у студиозусов в большой чести… А вы, сударь, по всему видно, студент – и от пива не откажетесь… – смуглый, худой, черноволосый, с удивительно красивыми, точеными кистями рук незнакомец подсел к студенту Московского университета Григорию Потемкину в одном из трактиров Первопрестольной.

Григорий ревностно относился к учебе, не пропускал классов, особенно усердствовал в истории, философии и древнегреческом, но от немецкого пива не отказывался, особенно, когда можно было полистать за пивом книгу. Так и страницы быстрее перелистывались, и кружка скорее пустела. Но дружеское предложение незнакомца вызвало у него удивление – этого похожего на итальянца, странного человека Потемкин видел впервые.

– Говорят, господин Потемкин, у вас большие успехи в учении и великолепная память? – продолжил итальянец, и потрясенный его осведомленностью о своих делах Григорий долго не мог произнести ни слова. Спокойный, уверенный, певучий голос незнакомца и магнетический взгляд его, казалось, бездонных глаз смутили усердного студента Московского университета.

– Не жалуюсь, – собравшись с духом, ответил Григорий, – читаю быстро, прочитанное запоминаю целиком. Многие не верят, говорят, что я лишь перелистываю страницы. Вот, на днях Матвей Афонин, мой однокашник, купил «Натуральную философию» Бюффона. Я возвернул книгу на следующий день. Матвей обиделся и стал говорить, что я книги и не открывал.

– Ну а вы что же? – спросил итальянец.

– Пришлось убедить его в обратном, – рассмеялся Потемкин, – я коротко изложил содержание книги.