Под знаком Рыб

Я попытался вернуть себя к работе, вызывая в памяти истории о том, как увлеченно размышляли эти последние мудрецы над Торой. Вспомнить хотя бы рабби Иегошуа Фалька[34], к которому ученики однажды пришли позже назначенного. Он спросил, почему они опоздали. Они ответили: «Мы боялись выйти из-за сильного холода». Он хотел посмотреть на них, стал поднимать лицо от книги и увидел, что его борода примерзла к столу. «Вы правы, — сказал он им, — сегодня холодновато». Или вот история рабби Яакова Эмдена[35], который велел своему прислужнику каждый час громко объявлять: «Ой, уже целый час прошел!» — чтобы рабби Яаков задумался, изменил ли он за этот час что-нибудь к лучшему в этом мире.

Увы, примеры праведников мне не помогали. И поскольку я сидел без дела, мозг мой начал порождать самые странные мысли. Мне вдруг опостылели мои занятия и показалась никчемной вся моя работа. Уместно ли изучать покойных мудрецов в такое время, когда вся Страна в процессе обновления и новые люди возрождают ее своим трудом?

Я одернул себя и повторил вслед за рабби Леви: «Каждый пусть копается в своем мусоре»[36]. С этими словами я вернулся к чтению отложенной книги — и опять не нашел в ней удовлетворения. С тоской вспоминал я те дни, когда с великой радостью трудился над Торой, но даже эти воспоминания не могли побудить меня к действию.

Я попробовал растолкать себя с помощью всяких будничных дел. Сначала задумал расставлять книги. Сегодня расставил их по времени написания, завтра стал переставлять по темам, послезавтра — по алфавиту. Потом стал приготавливать себе красивые записные книжки, чтобы записывать свои мысли, а также другие письменные принадлежности. Словом, каждый день придумывал себе какое-нибудь новое дело. Но не успевал я его выполнить, как оно мне надоедало.

Вспомнилось мне, что за те полтора года, что я занимался последними учителями, накопилось у меня много писем, а также великое множество книг и брошюр, в которых я совершенно не нуждался. Сейчас, когда я не мог работать, самое время было пересмотреть всю эту почту. Отложил я книги, и брошюры, и все пустяковые, ненужные послания и обратился к письмам нескольких друзей, которых, уезжая, оставил в Польше и Германии и которые оплакивали теперь в письмах ко мне свою жизнь в изгнании и торопили меня помочь им выбраться в Страну Израиля.

Схватился я рукой за край стола и говорю себе: «Ну как я могу им помочь, ведь у них нет денег на жизнь, чтобы предъявить властям при въезде?!»

И уж не знаю, наяву или во сне, в мечтах или в воображении, а может, не во сне и не в воображении, но рисуется мне история некого еврея, который вот так же хотел переехать в Страну Израиля и тоже не имел той тысячи лир, которую нужно предъявить властям, чтобы получить разрешение на въезд. Были у него жена, и сыновья, и дочери, и скитался он с ними по белу свету несколько лет, пока добрались, наконец, до Страны Израиля, а тут пограничники не впустили их. Упали они на землю перед пограничными воротами и плакали. А потом усталость взяла свое, и они задремали. Поднялись окрест них деревья, и укрыли их от сторонних глаз, и они спали, сколько спалось. И вот просыпаются они, и отец говорит сыну: «Возьми монету и пойди купи хлеба». Тот идет и видит: вокруг люди пашут и сеют, и нигде ни одного пограничника и ни одного солдата. Он возвращается и рассказывает отцу. Тот берет жену и всю семью и идет с ними в Страну. А люди в Стране смотрят на них с удивлением — ведь они думали, что все изгнанники давно уже вернулись и не осталось в изгнании ни единого еврея. И этой семье сразу же выделяют жилье, и продукты, и поле, чтобы пахать и сеять. Этот человек начинает доставать мелочь, что у него была, чтобы им уплатить, а ему говорят: «Это что за железки?» Он говорит: «Железками вы это называете? Да будь у меня тысяча таких железок, я бы уже давно жил среди вас». И тут все вокруг начинают смеяться: «Из-за этих железок не давали евреям войти в Страну?! Как же глуп был тот мир, если из-за железок и бумажек так мучили человека!»

Размечтался я, а письма друзей всё лежат передо мной, и я понимаю, что должен ответить на эти письма. Протянул я руку за пером, положил перед собой чистый лист бумаги и начал отвечать. Начал отвечать, а кроме приветствия и извинения ничего у меня не получается. Вот так — Тору изучать я не могу из-за душевного расстройства, дома сидеть не могу из-за уныния и тоски. Что же мне делать? Поднялся я снова и вышел еще раз побродить по улицам Иерусалима.

5