Под знаком Рыб

Тем временем лампа окончательно погасла, и внезапно кошачьи глаза вспыхнули таким ярким зеленым пламенем, что свет его заполнил собою весь зал. От потрясения я упал со стула. Кот задрожал, мышь отпрыгнула, и оба они со страхом уставились на меня. Один застыл на своем месте, другая на своем. В ночной тишине послышались цокот лошадиных подков и шелест катящихся колес, и я понял, что это господин Гейсслер возвращается с прогулки. Я окликнул его, но он не отозвался.

Господин Грейсслер не отозвался, и я растянулся на полу, задремал и под конец даже заснул. Еще не рассветало, когда я услышал громкие голоса слуг и служанок, которые пришли убирать ресторанный зал. Увидев меня, они испуганно застыли с метлами в руках, но тут же начали пересмеиваться и спрашивать друг друга, кто это такой, что лежит здесь на полу. Появился официант и сказал:

— Это тот, который просил целую буханку.

Я с трудом поднялся. Одежда на мне была вся в грязи, голова тяжелая, в горле пересохло, на зубах темный налет от голодной слюны. Я постоял немного и вышел из гостиницы. С улицы на улицу, пока не дошел до своего дома. Все это время у меня перед глазами стояли письма, которые вручил мне доктор Нееман, чтобы я отправил их по почте. Но то был первый день после субботы, когда почта не работала в полную силу и чиновники принимали только те отправления, которые они сами признавали срочными. Поэтому я вернулся домой, помылся и пошел купить себе еду. Одинок я был тогда, жена и дети жили за границей, и вся забота о пропитании лежала на моих плечах.

Письмо

1

Весь тот день я сочинял письмо с выражением соболезнования семье господина Гедалии Кляйна, умершего днем накануне. Господин Кляйн был из числа известнейших людей нашего Иерусалима — человек знатного рода и из богатой семьи, ценимый властями и уважаемый простыми людьми, вдоволь наделенный и годами жизни, и всеми ее радостями. Дочерей своих выдал за ученых людей, сыновьям нашел богатых невест и вдобавок удостоился еще увидеть внуков и внучек — энергичных и сметливых, готовых делать все, что потребуется в Стране. В общем, достиг всего наилучшего в мире сём, хотя и в будущем мире ему наверняка тоже гарантировано все самое лучшее, поскольку он завещал большие деньги на подаяния и прочие благотворительные дела.

Когда хорошие люди преуспевают в этом мире, это хорошо и для них, и для мира, потому что их преуспеяние убедительно говорит всем прочим, что быть хорошим хорошо, и все прочие видят, что всякий труд окупается и затраченные силы не затрачены впустую. Соответственно и уход преуспевших в жизни людей тотчас ощущается всем миром, и весь мир скорбит об их уходе. Вот и сейчас: родственники и друзья усопшего, служащие и помощники, крупные фирмы и благотворительные организации, торговые дома и банки, управляющие и администраторы, домовладельцы и мастеровые, маклеры и коммерсанты, писатели и учителя — все и каждый выразили свое глубочайшее прискорбие громко, публично, в каждой газете и на каждой стене. Журналисты соревновались в прославлении покойного, и если даже слегка преувеличивали, то само преувеличение доказывало, что покойный был большим человеком, ибо кого же хвалят журналисты, как не того, кто заслуживает похвалы.

Вот и я тоже оторвался от своей работы, чтобы выразить свое почтение скорбящим и написать им слова утешения, ибо я был коротко знаком с господином Кляйном и приятельствовал с ним на протяжении тридцати последних лет. Как это получилось? Тридцать лет назад, когда я только приехал в Страну, не располагая ничем, кроме любви к ней и готовности работать для нее, я отправился к господину Кляйну попросить у него совета, потому что был наслышан о нем как об отзывчивом человеке, у которого можно получить и добрый совет, и полезное наставление. Но господин Кляйн, будучи, как всегда, озабочен общим благом, не имел времени заниматься каждым просителем в отдельности и потому уклонялся от встречи со мной всякий раз, когда я приходил. Однако несколько лет спустя, когда я женился на девушке из хорошей семьи и приобрел собственный дом, он приметил меня и стал относиться ко мне весьма приятельски и с такой симпатией, как будто мы с ним дружили уже многие годы. Он предпочитал меня моим соседям, часто заходил ко мне в дом и даже упрекал меня, напоминая: «Не ко мне ли первому ты пришел сразу по приезде в Страну, а теперь не показываешься у меня». Что я пришел к нему первому, он помнил, а что он не встретился со мной — забыл, поскольку был важным общественным деятелем и трудился на благо всех людей, и потому ему казалось, что он занимался также и благом каждого отдельного человека. Таково уж обыкновение всех, кто трудится на общественном поприще, — смотреть на каждого отдельного человека так, будто все они трудятся именно ради него. И я тоже ощущал себя с ним так, словно получил от него помощь. Всякий, кто просит помощи у ближнего, даже и не получив таковой, все равно чувствует себя душой и телом связанным с этим человеком, как будто чем-то ему обязан.