Под знаком розы и креста

Родилась тогда-то и там-то, в такой-то семье. Я все это знала еще со слов Михаила. И про характер вздорный его тетушки тоже знала. Семнадцати лет от роду Людмила Станиславовна объявила, что собирается замуж. Родители воспротивились, и она, по сути, сбежала из родительского дома со своим женихом. Что и явилось причиной размолвки с семьей, затянувшейся на долгие годы. Родители и старший брат оказались правы, брак получился неудачным. Но и после развода Людмила Станиславовна домой возвращаться не стала и вновь, без благословления, да и вовсе не сообщая о том, вышла замуж. В этот раз за человека положительного, к тому же богатого, но много старше ее. В связи с чем вскоре овдовела. А некоторое время спустя стала женой Бориса Петровича Ясеня, с которым прожила уже долго, несмотря на нередкие размолвки. Умер Борис Петрович менее пяти лет назад. Детей от первых браков у Людмилы Станиславовны не было, и Семен Борисович был их единственным с мужем наследником. Но и с сыном у покойной отношения были негладкими. Случались даже скандалы.

Семен Ясень поступил в университет изучать философию, но проявил себя плохо, оказался на грани отчисления. Предпочел уйти сам. И уехал поступать на юридический факультет в Томск, так как полагал, что в Московский или Петербургский университеты экзаменов не выдержит, да к тому же уже заработал в Москве дурную репутацию. А в Сибири о нем никто знать не мог, да и требования, по его мнению, там не столь высокие. Как бы то ни было, в число студентов в Томске он был зачислен.

Интересно, как эти сведения получил Осип Иванович? Про всякие биографические данные не трудно догадаться – сделал запрос, уж юристы прекрасно знают, кому такие запросы посылать. Получил ответы. А вот все, что касается характеров и взаимоотношений в семьях, откуда он узнал? Наверное, опрашивал знакомых, скорее всего из числа тех, кто был гостями в тот роковой вечер. Ну а про сведения, что шли в его резюме далее, мог узнать, пойдя обоими этими путями сразу. А касались они финансов Людмилы Станиславовны и ее сына.

От второго мужа она унаследовала приличное состояние, отнеслась к нему разумно, и пусть не преувеличила, но сохранила. Был у нее в банке счет на большую сумму, с которой она получала хорошие проценты, на них и жила. Пару раз выезжала за границу, но ей там не понравилось, и после она долгое время проводила лето в Крыму. В последние же годы снимала для этой цели дачу в Подмосковье. Других значительных трат у нее не было.

Помимо банковского счета имелись у нее ценные бумаги на сумму около двухсот тысяч рублей ассигнациями[66]. Очень и очень немалые деньги!

В резюме по этому поводу есть любопытная и не до конца мне понятная пометка: переданы на хранение в казначейство. Но уж точно не эта пометка меня смущала. И не финансы ее сына.

Отец большую часть своих капиталов завещал напрямую сыну, но с целым рядом условий. Первое – опека над этими капиталами поручалась супруге. Семену Борисовичу же полагались лишь ежемесячные выплаты. До окончания гимназии по десять рублей ежемесячно. В случае поступления на учебу в университет эти выплаты возрастали троекратно, плюс к этому ему трижды в год – на Рождество, на Пасху и на именины – выдавалось по сто рублей и еще такую же сумму он мог снять раз в год в случае необходимости. При вступлении в брак все выплаты удваивались, а при рождении ребенка он вступал в полноправное владение своим капиталом.

По мне, очень разумно. Вот и мой папенька поступил сходным образом, разве что условий в его завещании было меньше.

Я представила себе, что на те деньги, которые имелись в распоряжении Семена Ясеня на сегодняшний день, вполне возможна приличная жизнь в столицах и просто-таки замечательная в Томске. Мы вот вдвоем с дедушкой некоторое время проживали в Томске на его жалованье театрального суфлера, составлявшее всего-то четырнадцать рублей, и то благодаря очень успешному выступлению труппы. Безбедно проживали, были сыты, обуты и одеты. А как только жалованье в театре стали платить и мне, посчитали себя едва ли не богачами. Тут же студент Ясень получал полные тридцать рублей ежемесячно на себя одного. И от трехсот до четырехсот рублей за год дополнительно. Это и для Москвы немалые деньги.

Но урок завершился, а я так ничего толком и не сообразила. Вышла в коридор, ко мне тут же подошли Эрисман и Огнева, и мы принялись обсуждать предстоящее наше выступление, а точнее, гадать, что же за сюрприз задумала по этому поводу моя маменька. И тут за моей спиной в коридоре раздался топот грубых сапог. Я не особо на это обратила внимание, даже не стала бы оборачиваться, но подруги как-то разом умолкли, а Огнева сделалась бледнее бумаги. Пришлось посмотреть, что же их так напугало.

По коридору в сопровождении швейцара двигались двое мужчин. Один был облачен в синий жандармский мундир, и это его сапоги производили такой не подходящий для женской гимназии звук. Второй был в цивильном, пальто распахнуто, на голове котелок серого цвета, в руках трость. Двигались все трое в нашем направлении.