Под знаком незаконнорожденных

-- Мой бедный друг, -- с великим пылом произнес президент. Вы герой, что пришли сюда. Но почему же вы мне не сказали? Теперь я все понимаю! Разумеется, вы не могли уделить необходимого внимания, -- ваше решение, ваша подпись, мы это отложим, и я уверен, что все мы искренне стыдимся того, что потревожили вас в такую минуту.

-- Говорите, говорите, -- сказал Круг. -- Продолжайте. Ваши слова для меня загадка, но пусть вас это не останавливает.

С жутким ощущением, что его сбили с толку отъявленной дезинформацией, Азуреус вытаращил глаза и, заикаясь, проговорил:

-- Я надеюсь, я не... то есть, я надеюсь, что я... то есть вы разве... разве не случилось горя в вашей семье?

-- Если и так, это не ваша забота, -- сказал Круг. -- Я хочу домой, -добавил он, внезапно рванув ужасающим голосом, который, бывало, обрушивался, словно громовый раскат, когда лекция достигала зенита. -- Этот, как бишь его, сможет отвести меня назад?

Издалека д-р Александер покивал д-ру Азуреусу.

Нищего сменили. Двое солдат сидели, скукожившись, на приступке машины, предположительно охраняя ее. Круг, норовя избежать беседы с д-ром Александером, поспешно забрался назад. К большому его неудовольствию, однако, д-р Александер вместо того, чтобы усесться за руль, присоединился к нему. Один из солдат сел за водителя, другой уютно выставил локоть, машина взвизгнула, прокашлялась и загудела по темным улицам.

-- Не угодно ли... -- сказал д-р Александер и, пошарив по полу, попытался вытянуть плед так, чтобы соединить под ним ноги -- свои и соложника. Круг заворчал и отпихнул покрывало. Д-р Александер потянул, поерзал, подоткнулся со всех сторон и уж тогда расслабился, истомленно просунув руку в петлю на дверце машины. Случайный уличный луч отыскал и сразу куда-то засунул его опал.

-- Должен признаться, профессор, я любовался вами. Что говорить, вы -единственный настоящий мужчина среди этих дражайших ископаемых. Я так понимаю, вы не часто видаетесь со своими коллегами, нет? Конечно, вы должны ощущать некоторую несовместимость---

-- Опять не попали, -- сказал Круг, нарушая обет молчания. Я уважаю моих коллег, так же как и себя, я уважаю их по двум причинам: поскольку они умеют отыскивать совершенное счастье в специальных знаниях, и поскольку они лишены склонности к физическому убийству.

Д-р Александер ошибочно принял его слова за одну из туманных острот, которыми, как ему говорили, развлекается Адам Круг, и осмотрительно засмеялся.

Круг посмотрел на него сквозь бегущую тьму и навсегда отвернулся.

-- А знаете, -- продолжал молодой биодинамик, -- меня, профессор, одолевает странное чувство, что в каком-то смысле стадо овец менее ценно, чем единственный одинокий волк. Я вот гадаю, что же дальше-то будет? К примеру, я гадаю, что вы скажете, если наше причудливое правительство с внешней непоследовательностью пренебрежет овцами, а волку предложит роскошнейшее из мыслимых положений. Это, понятно, мимолетная мысль, вы могли бы и посмеяться над парадоксом (оратор бегло продемонстрировал, как это делается), но подобные вероятия, да и другие, возможно, совсем противного толка, -- все как-то лезут в голову. Вы знаете, когда я был студентом и жил в мансарде, моя хозяйка, жена бакалейщика снизу, все уверяла, что я рано или поздно спалю весь дом, -- так много свечей я сжигал каждую ночь, корпя над страницами ваших во всех отношениях превосходнейших---

-- Заткнитесь, ладно? -- сказал Круг, проявив внезапно странную грубость, жестокость даже, потому что ничто ведь в невинном и добронамеренном, хоть может быть и не очень умном лепете молодого ученого (которого вполне очевидно обратила в пустомелю застенчивость, столь характерная для тяжко трудящихся и, верно, дурно питающихся юношей, -- жертв капитализма, коммунизма и онанизма, -- когда случается им попасть в общество людей истинно значительных, этакого какого-нибудь задушевного друга начальника их или самого хозяина фирмы, а то и зятя его, Гоголевича, ну и так далее); ничто, стало быть, не давало повода к столь резкому восклицанию, каковое восклицание, однако ж, обеспечило полную тишину до конца пути.

И только когда грубовато ведомый автомобиль свернул на улочку Перегольм, только тогда неугомонный молодой человек, конечно же понимавший нервное состоянье вдовца, снова открыл рот.

-- Ну вот и приехали, -- сердечно сказал он. -- Надеюсь, sesamka [ключик] при вас? А нам, боюсь, нужно мчаться назад. Доброй вам ночи! Приятных снов! Proshchevantze! [шутливое "адью"].

Машина исчезла, хотя квадратное эхо ее захлопнутой дверцы еще повисело в воздухе, словно пустая, черного дерева картинная рама. Но Круг был не один: что-то похожее на шлем скатилось по ступенькам крыльца и легло у него в ногах.