Под властью фаворита

И, достав из кармана небольшой пистолет, он протянул его Гольмштрему. Остальные тоже, кто имел, начали вынимать пистолеты, чтобы сдать оружие.

Две крупные фигуры военных внезапно появились в раскрытых дверях, ведущих на крыльцо: брат фаворита, Густав Бирон, и генерал-майор Бисмарк, креатура регента. Видя, что все обошлось благополучно, вошли в покой посмотреть, как происходит арест.

– Взяли всех… Обезоружили. И без шуму! Прекрасно! – похвалил своих ищеек Густав Бирон. – Никого больше нет? Тут все?

– Все, генерал! – начал было докладывать Власьев.

В то же время Камынин незаметно, стоя почти за спиной у Бисмарка, что-то шепнул ему.

Не меняя нисколько выражения своего грубого, словно из камня резанного лица, Бисмарк перебил Власьева вопросом:

– А вы посмотрели в той комнате?

И он концом тупого подбородка указал на комнату Бровцына, куда скрылись четыре человека из всей компании.

– Не успели? – переспросил уже нетерпеливо Бисмарк. – Осмотреть!

Гольмштрем и четыре дозорных двинулись туда.

Аргамаков, еще не успевший отдать своего пистолета, один только заметил движение Камынина, его перешептыванье с ненавистным немцем.

– А-а… Вот он, предатель! – хрипло вырвалось из груди у потрясенного юноши. – Пес! Змея…

Блеснуло поднятое дуло, резкий звук взведенного курка прорезал внезапно наступившую тишину. Грянул короткий выстрел.

– Ой! – инстинктивно сгибаясь и тем избавившись от пули, крикнул Камынин как-то глухо, коротко, словно настигнутый зверь.

Густав Бирон, как раз в эту минуту сделавший движение навстречу Бисмарку, схватился за плечо, задетое пулей, миновавшей Камынина.

– Что! Стрелять! – загремел он, испуганный и обозленный. – Ах, ты, русская собака! Взять их всех… В колодки… Обыскать хорошенько… Ну! – еще громче крикнул немец-генерал, видя, что его приказание не исполняется окружающими.

Гольмштрем и три-четыре дозорных, понукаемые начальником, сделали было движение по направлению к арестованным офицерам. Но внушенное им чинопочитание не позволяло сразу приступить к расправе, которой ждал Бирон.

– Не смейте нас трогать! – хватаясь за табуреты, за тяжелые бутылки, сразу подняли голоса заговорщики, видя, что солдаты решатся все-таки и приступят к исполнению отвратительного приказа, данного им генералом-немцем.

– Мы сдалися… Мы сами отдали оружие! – трепеща, заговорил Ханыков. – Вас мы не трогали… и не хотели… А это… это – предатель, иуда!.. Не позорьте нас, не доводите до последнего!.. Добром мы не позволим позорить себя…

В нерешительности стояли теперь и дозорные, и Гольмштрем, и Власьев, которому Бисмарк приказывал что-то.

Тогда Густав Бирон, наведя на дозорных два пистолета, шипящим голосом отчеканил:

– Я приказал вам, негодяи, связать всех бунтовщиков и обыскать! Вперед, собаки! Не то перестреляю ослушников!

Курки щелкнули при взводе.

Двое-трое дозорных потрусливее шатнулись вперед, к группе арестованных. Остальные дозорные гурьбой колыхнулись за первыми и навалились на стол, опрокидывая его.

Завязалась свалка…

Глава II ЧАША ПОЛНА

Прошло еще пять дней.

В ясное морозное утро особенное оживление наблюдалось в одном из главных покоев старого Летнего дворца, занимаемого сейчас Бироном.

Большой стол, в виде буквы «П», был накрыт красным сукном посреди зала. Крылья этого стола были очень коротки, всего на три места. А середина – гораздо длиннее, обставлена была с обеих сторон мягкими креслами с низкими, покатыми спинками. В центре стола – для председателя, самого регента, – приготовлено было особое кресло с высокой спинкой, напоминающее трон.

Небольшой стол для секретаря стоял поодаль, между двумя окнами, где больше свету. Стулья с резными, позолоченными спинками, скамьи, обитые дорогой материей, чинно тянулись вдоль стен. Два больших портрета – Анны Иоанновны и младенца-императора Ивана Антоновича – дополняли убранство этого зала, предназначенного на сегодня для большого совета, созванного регентом.

Сам Бирон в ожидании министров один шагал по залу, опустя на грудь свою тяжелую голову, заложив руки за спиной, видимо погруженный в глубокое раздумье.

Услышав движение за входной дверью, он поспешил навстречу и с протянутыми вперед руками встретил фельдмаршала Миниха, который своей легкой, еще молодой походкой вошел в покой.

– Ваша светлость! – отдавая почтительный поклон, приветствовал регента царедворец-воин, бережно принимая горячие руки Бирона в свои белые и холеные, как у женщины.

– Рад, рад, дорогой мой друг, что вы пожаловали сегодня немного раньше других господ министров!.. Ну что, как? Обдумали вы то, о чем мы с вами толковали? Мысль, вами высказанная, превосходна. Как только ее в исполнение привести?

– Да весьма просто, ваша светлость! Нынче же, после допроса, пусть и подпишет принц вот это! – протягивая Бирону сложенную бумагу, сказал Миних. – Если только остальные господа министры согласятся, что так необходимо. Главное – Остерман…