Под властью фаворита

– Тс-с!.. – остерег толстяка Бестужев, сам же вызвавший хитро на откровенность простоватого князя. – Не так уж крепко костите. Знаете: в таких палатах стены и те с ушами да с глазами. Охота ли вам ссориться с нашим высоковельможным правителем, регентом трона!.. Хе-хе-хе…

– Какой вы добрый да оглядчивый стали, ваше превосходительство! – угрюмо глядя на лисью, хотя и красивую еще мордочку Бестужева, заметил толстяк. – Меня бережете… И на том благодарствую. Вы-то уж знаете повадку Бирона, мертвую хватку евонную, ась?..

– Знаю. Как не знать?.. Коли какая нужда – я у него в первую голову. Дружком считаюсь. Словно бы белый арап для милостивца служу… Ужли курляндец дойдет до своего… Станет нашим правителем? – полушепотом не то задал вопрос, не то поверил тайну хитрый интриган своему простому на вид, но тоже лукавому собеседнику.

– Видно, так! – почесывая голову, согласился добродушно Черкасский. А его заплывшие жиром свиные глазки пытливо так и сверлили Бестужева, желая угадать: о чем сейчас думает, чего добивается общий слуга, сводник и предатель?

– Кому же боле! – видя, что Бестужев выжидательно молчит, продолжал Черкасский. – Кто иной из немцев дела наши, русские, столь хорошо знает?.. А ежели наши русачки… Куды их в правительство! Э… Служить умеем, да и то плохонько. Вот с борзыми… да пображничать… да с девчонками… наше дело. А этого ирода на все хватает!.. Уж, видно, ему и быть!..

– То-то! – подмигнув, с видом полного доверия заговорил наконец негромко Бестужев, нащупав подходящую почву в покладливом князе. – Приказал он мне бумагу эту самую… о регентстве сочинить… Вот она. Да боюся: вдруг как никто и подписать не пожелает!.. Либо сама не соизволит. Мне тогда беда! Плохо, князенька! И не довернешься – бит! И перевернешься – дран!.. Вот оно, житье-то наше!

– Вам ли охать, ваше превосходительство! – возмущенный лицемерными причитаниями лукавца, заметил Черкасский с явной иронией в хриповатом, всегда сонливо-добродушном голосе. – Нешто такие, как вы, пропадают где-либо? Не-ет.

– Благодарствуйте за ласку, – не смущаясь, отразил неожиданный укол наглый, опытный царедворец.

– Почти, за што там желаешь! – совсем раздраженный такою меднолобостью, отмахнулся рукою князь и медленно, тяжело пошел навстречу входящим министрам с Бироном и Остерманом впереди.

А Бестужев уже так и метнулся к дверям, стараясь хоть бочком, сзади поддержать еле плетущегося Остермана, которого с одной стороны вел сам Бирон, а с другой – гофмаршал Левенвольде. Фон Менгден и Миних замыкали группу.

Все направились к угловому широкому дивану, куда и усадили Остермана. Остальные расселись тут же и на креслах, расставленных вокруг овального, преддиванного стола, покрытого тяжелой плюшевой скатертью.

– Э-э-э-х! – усаживаясь с кряхтеньем, бормотал, словно извиняясь, граф Остерман. – Как плохо хворать!.. Вот и водят тебя, как малого ребенка, на помочах…

– Ну, вас ли кому водить! – подхватывая намек, откликнулся, дружески улыбаясь, гофмаршал Левенвольде.

– Само собою! – поддержал и Бирон. – Мы сами – все следуем по вашим стопам.

– Ну, тогда вам несдобровать! – снова прозвучал загадочным, зловещим ответом скрипучий, сдавленный голос «оракула», как звали графа при дворе.

Все переглянулись с явным удивлением и тревогой.

– Чего удивляетесь! – растягивая свой беззубый рот в лукавую усмешку, продолжал «оракул». – Вон стопы-то мои какие ненадежные… Выдают меня каждый раз. Не служат, когда надо. По общей моде, видно, стопы мои поступают! – продолжал каламбурить остроумец. – Предательствуют в самую нужную минуту!.. Хе-хе!..

– Все шутите, уважаемый! – отозвался Бирон, не зная, как понять намеки Остермана.

– Шучу все, ваша светлость! Года мои такие: шутить либо плакать надо. Лучше же шутить. Как полагаете, а, ваша светлость?..

Бирон молчал, не находя подходящего ответа, и, увидя новых входящих, с довольным видом двинулся встречать обер-шталмейстера Куракина, начальника Тайной канцелярии, страшного для всех Андрея Иваныча Ушакова и генерал-прокурора, князя Никиту Трубецкого, которых только и ожидали, как главнейших представителей власти.

– Милости просим! – пожимая руки, говорил Бирон, совсем неузнаваемый в эти тяжелые дни, такой любезный и ласковый со всеми. – Вас только нам и не хватало, милостивые государи мои!.. Просим к столу… Поближе!..

Все, после взаимных приветствий, уселись вокруг стола. Только Миних, пожимаясь, словно от холода, отошел и уселся поодаль, у камина, положив ноги в ботфортах на решетку да изредка помешивая огонь, подбрасывая туда поленья, приготовленные рядом в круглом, закрытом ящике.

– Теперь почти все мы в сборе! – начал громко Бирон. – И первей всего оглашу я радостную весть: государыня, своего недуга ради, решила избрать сукцессора. Указ подписан, гласящий касательно его императорского величества, Иоанна Антоновича, как то и было общее наше упование. Следует ныне одному либо двум из нас, наиболее старейшим по рангам, принять готовый указ из дланей ее величества. Кого избираете, государи мои?

– Остермана… Миниха… Бирона! – раздались одновременно общие голоса.