Под властью фаворита

– Навеки искалечили… На дыбе трясли, рученьки белы выворачивали… хлестали по чем попало без памяти… вот… и глаза нетути… и вот… рубцы… И огнем пытали, о-о-о-х, и поминать то жутко!.. Отбили нутро, окаянные. Мало меня – доченьку мою, девчоночку, на моих очах запытали… Все правды доведывалися… Вот, белая я стала в два денечка, как на пытке побывала у извергов… – сдергивая платок, сказала она.

Седые волосы с редкими черными прядями рассыпались по худым, вздрагивающим плечам полубезумной женщины. Все тише звучала ее неумолчная жалоба:

– Доченьку… малую на очах моих зареза-а-а-ли… О-о-ох.

С тихими стонами снова ушла она в свой угол, словно потонула во тьме, там царящей.

– Да што ты?.. За што? Экая жалостная… болезная… Про што пытали вас? – обступили со всех сторон бабу участливые люди.

– За што?.. Не ведаю… Сама не ведаю.

– Да хто ты сама-то, бабочка?..

– Дворовые мы… Волынских были… Може, слышали? – совсем устало, не громко прозвучал ответ бабенки. Словно в порыве она истощила последние силы и ее потянуло к дремоте.

– Как не слыхать?.. Известные бояре… Большой господин был! – послышались отклики. – Министер, да наш, русский… Вот ево немец, Бирон, и слопал!..

– Мы ихние! – безучастно продолжала пояснять женщина. – Всю дворню, почитай, взяли… Я при господах была. И меня повели. Все допытаться хотели. А чево – и посейчас в толк не возьму!.. Наше ль дело, што господа промеж собой творят!.. Язык мне резать хотели, чтобы молчала про пытку… Да потом отпустили уж, за околицу вывезли, сюды и ворочаться не велели. А куды мне, калеке… У нас бедно. Хлеба и не родило. Тута хошь Христовой милостынькой пропитаюся… Да маяться мне и недолго… Все доченьку забыть не могу… Ма-а-ахонька… девятый годок ей-то пошел… Ее за што!.. Злодеи… ироды треклятые!.. За што!

Истерические рыдания потрясли ее изломанное тело. Упав ничком, она вся колотилась о грязные доски пола. Несколько участливых рук поспешили ее схватить, не давая ей слишком сильно биться в этом диком припадке неудержимой скорби.

– Вот, слышали! – скрипнув от злости зубами, кинул толпе словно вызов Толстов, с которого и хмель даже весь сошел. – Слышали!.. У-у-у!.. Да штобы я таким кровопийцам присягу принял!.. Ни в жисть!.. Пропадай все… Однова погибать, все едино!.. К дьяволу на рога немца-правителя!.. Вот!..

Он стукнул кулаком по столу и грузно сел, словно ожидая, что сейчас придут и заставят его принимать присягу Бирону.

– Оно, вестимо, ладно бы, кабы свой был хто управитель, оно все бы полегше было! – негромко раздалось из мужицкого угла, словно кто вздохнул там этими словами.

– Хто бы ни был, да не тот, хто ныне… Антихрист… губитель! – откликнулся голос из группы гвардейцев.

– А слыхали вы ль, детушки, што я вам скажу! – зорко озираясь, снова таинственно повел свою еткую речь старик-землекоп. – Только… не выдайте вы старика!.. Неохота на старости-то лет на дыбе висеть… Жисть кончить без хрестьянского утешения… от руки табашников, детей антихриста…

– Толкуй, слышь! Не выдадим! – решительно зазвучали голоса. – Сказывай без опаски. Чай, хрест у нас на шее у всех… Толкуй, старина…

– С Яику алибо с Дону вести дошли… У-у-у какие! – еще таинственнее повел старик. – Слышь, ровно бы не помер… он…

– Хто?.. Хто?.. Про ково ты, дед?.. Ужли про… нево? Про батюшку! – отовсюду понеслись встревоженные, напряженные голоса.

Все, кто сидел, встали, толпа сгрудилась вокруг старика, который сидел, словно не решаясь: говорить дальше или нет?

– Мудреный ты старикан! – обратился к нему парень-запевала. – Мы сами с Яику… Про ково тут нам намекиваешь?.. Ужли про батюшку нашево…

– Про Степана Тимофеича, што ли! – подхватили голоса парней, товарищей запевалы.

– Не… Подымай выше! – многозначительно отозвался старик. – Про тово, ково, слыхать, немцы же извести хотели, потому ен за старую веру стоял… Русь пытался повести дедовским обычаем… Во-от! Понял!..

– Чево петли метать, прямо надо сказывать! – отрезал запевала. – Вишь, рты-то все, ровно курятники, пораскрывали, а смыслу нету. Про батюшку царя, про Лексея Петровича, видно, толкует старина. Верное ево слово. Пошли вести. И мы слыхивали… От таких людей, што сами ево, батюшку, видывали… И знаки ево царские, орлы двоеглавые на грудях у нево оглядывали… Сюды собирается, слышь, и силу созывает ратную… Вот тогда бы… Как скажете, робята?.. Ужли за им да не пойти?!

– Пусть бы дал Господь! – обрадовались голоса крестьян-землекопов и пригородных поселян. – Тогда бы што уж!.. Вестимо, дому хозяина надоть. Какое стадо без пастуха!.. Ежели только все заодно станем. Розни не будет в ту пору… Вестимое дело!..

– Вот, вот! Зашатался мир ноне… Разбрелись овцы без пастыря хто куды! – снова подал голос старик-начетчик… – Оттого и забрали силу над нами лиходеи. Дружно надоть, детушки, робятушки… Ровно сдунем – сметем семя бусурманское со святой Руси!.. А ты… чаво тута трешься? – неожиданно обратился он к Жилю, внимательно ловившему общие толки. – Вон ступай, чужова стада баран. Гони ево, братцы. По душам и можно буде потолковать в ту пору…