Под уральскими звездами

Расстроенный раздумьем, Роман Егорыч выбрался из пещерки. Видимо, давно уже перевалило за полночь. Окрестности стали проясняться. Вода в Тургоныше шевелилась. Округлые, совсем неприметные валы накатывались на гранитное подножие Лысой горы и облизывали его ласково и нежно. «Чудно! — подумал дед, позевывая. — Озерцо словно зеркало, не шелохнет, а поди ж ты — волна. С чего бы это? Надо будет Юрка спросить — небось знает...» И покачал головой: вот ведь как — десятый годок внуку идет, а приходится спрашивать мальца. Что дальше будет, если в эдакие годы внук набирается в школе столько премудрости?

Роман Егорыч спустился вниз, собрал сушняк, уложил пирамидкой на кострище, но поджигать не стал: рано еще, торопиться некуда, пускай поспит внучонок. Природа, ее мирное дыхание успокоило его, он положил голову на колени и задремал.

Очнулся, когда весь восток сверкал, словно позолоченный. Солнце еще скрывалось за дальними хребтами, но макушки гор на западе были уже освещены. На одной из них, безлесой и каменистой, сверкал ослепительно яркий белый огонь. Роман Егорыч долго приглядывался к нему, соображая, что бы это могло так сильно блестеть. «Видно, пласт слюды выпятило на склон, вот он и блещет», — решил он, наконец. Край солнца всплыл в глубине дальнего ущелья, осветив его скалистые щербатые стены. Мертвая зыбь на озере стала еще сильнее, как будто Тургоныш приветствовал появление дневного светила.

Роман Егорыч поджег костер, и скоро желтое пламя с траурной дымной каймой заколыхалось вокруг закопченного котелка. Изгибаясь, оно поднялось до его верхней кромки и стало заглядывать внутрь, точно любопытствуя: что же такое варит старый дед?

Роман Егорыч поднялся в пещерку проведать внука. Выкатившись из-под полушубка, полуголый Юрка свернулся в клубок и спал, то и дело подрагивая и ежась от утренней прохлады. Накрывая его, Роман Егорыч увидел на лбу комара.

— Злодей этакий! — проворчал дед. — На наследника моего покусился, ишь ты!

Твердыми, словно бы деревянными пальцами он снял комара и раздавил так крепко, что крошечные капельки крови разлетелись во все стороны. Юрка открыл глаза и долго смотрел то на присевшего на корточки деда, то на нависший над ним гранитный свод, подернутый светлой рябью отраженных озером солнечных лучей.

— Деда, где я? — спросил он, наконец.

— Стало быть, в пути мы с тобой. Вставать будешь или поваляешься еще?

— Чего ради я буду валяться?

— Вот и ладно. Зорюшка-то давно прошла.

Солнце еще не успело прогреть похолодевший за ночь воздух, было не жарко, но Юрке захотелось искупаться, и он побежал на пляжик. Дед собрал пожитки и отнес их к костру. В котелке бурлила каша. На ее поверхности вспухали пузыри, шипуче лопались, и из крохотных кратеров выпархивали серые облачка пара.

Отодвинув котелок на край перекладины и задумчиво разглядывая пыхтящую, словно живую, кашу, Роман Егорыч решил: пора кончать дело. Хватит ему маяться, душу томить! Раз решено довериться внучонку — надо сказать ему все, нечего больше медлить. Как говорится, будь что будет!

— Слышь-ка, Юрок, чего я тебе скажу, — решительно начал дед, когда посиневший Юрка, стуча зубами, уселся против котелка с кашей. — Да смотри у меня, хорошенько слушай! Теперь ты у меня вроде как поп, а я перед тобой исповедаюсь...

— А что такое — исповедуюсь?

— Самое свое заветное тебе объявлю — вот это что, внучек ты мой дорогой...

— А-а! Объявляй, объявляй! Только мне есть больно охота. Я похлебаю каши, а?

— Похлебай, что с тобой сделаешь, — вздохнул дед: минута-то какая наступила, сердце переворачивается, а ему, видишь ты, кашу хлебать понадобилось! Эх, внучек, легкая твоя голова! — Так вот какое дело, Юрок. Годов тридцать тому назад, когда я был помоложе... Чего зубы скалишь? Думаешь, так и родился стариком? И молодым был, и пригожим был, и ухарства во мне было — хоть отбавляй. Ну, да ладно! Работал я в ту пору в артельке одной. Держали мы шахту-невеличку, брали золото немудрящее, однако на пропитание хватало, голодом не сидели. Ну, а я балованный был, мне сытой жизни мало, мне фунтами золото подавай. Пороблю в артельке, наберу золотишка так, чтоб прожить недели две-три, — и айда в тайгу. На разведку, значит...

Юрка, глотая слюни, старательно со всех сторон обдувал огненно-горячую кашу. Казалось, ему не было никакого дела до рассказа.