Под тенью феникса

– Я правильно понимаю, что трофеи пополам?

Молодой атаман даже не попытался сдержать огромную радостную улыбку, чуть вкривь разрезавшую его лицо. В радостном порыве он схватил меня за плечо и сильно встряхнул: – Само собой, пополам!

***

За время нашего разговора невдалеке были возведены ещё две палатки, одна такого же вырвиглазного оранжевого цвета, и ещё одна серо-зелёная. Как только мы покинули свой купол, туда сразу же зашли два бойца, каждый из которых нёс в руках несколько раций. Через некоторое время изнутри раздалось мерное шуршание динамо.

Общим счётом у нас получалось восемнадцать бойцов, десять из отряда Томми и восемь моих парней. Если считать вместе с атаманами, то выходит аккурат два десятка человек – совсем неплохо для внезапного удара по девятерым серым мордам. Оставив на огневой позиции троих человек, мы собрались возле костра и приступили к обсуждению штурма.

Решили, что отряд Томми будет выдвигаться со своей текущей позиции у северной части поляны с тем, чтобы в разгар перестрелки добраться до амбразур и забросить внутрь гранаты. Гранат у нас, естественно, не было, но не в пример лучше экипированные союзники выдали парочку. Конечно, запасных маскхалатов на весь наш отряд также не хватило, и было решено, что четверо облачённых в белое «счастливчиков», в число коих входил и я сам, возглавят продвижение к доту, а остальные будут идти в десяти метрах сзади. Такой план все сочли справедливым и на том успокоились.

Бронебойных патронов вышло по два рожка каждому, остальные кармашки на разгрузках заполнили обычными.

Остаток дня провели у костра, досушивая промокшую одежду и обувь, а также напиваясь разведённым из припасённых нами брикетов киселем. Очень удобный в холодную погоду напиток, из-за своей высокой теплоёмкости. Выпил пару чашек – и такое ощущение, что горячий кирпич проглотил, часа пол изнутри греет. Приятно было произвести впечатление на подкованных в походном деле союзников.

Когда стемнело, выдвинулись на позиции ждать предсказанной облачности. Луна светила так, что можно было бы вполне комфортно читать крупный шрифт. Вся поляна была видна как на ладони, и с возвышения в её центре на нас пялился тёмными провалами своих амбразур дот. Я залёг рядом с

Томми под предлогом того, чтобы ещё раз рассмотреть дот в его бинокль, Томми охотно согласился.

– Слушай, а ты где книжки-то берёшь читать?– поинтересовался я, в очередной раз припадая к биноклю и пытаясь разглядеть хоть какое-то движение в доте

– У меня электронная читалка уже много лет. И очень большая подборка текстов в электронном виде. Жаль, только там узкоспециализированных мало, гребу всё, до чего могу добраться.

– Надо же. И где гребёшь?

– Да как-то давно повезло один магазин в городе выпотрошить. И читалок много взяли – всем хватило, ещё и запас получился. Больно уж у них экраны хрупкие.

– Твои ребята все читают? Где набирал – в бункере под областной библиотекой?

– Набирал там же, где и ты, в народе. А чтение вводил поначалу принудительно.

– И как, исключительно на дисциплине?

– На ней. Иначе никак, озвереют в момент. Впрочем, было не трудно – у меня в отряде костяк из молодых людей. Симону двадцать восемь лет, Куберту и Вуйко по тридцать. Тем, кому хорошо за сорок, уже ничего в голову не вобьешь. А кому в районе тридцати пяти…, – Томми внезапно осёкся.

– Знаю, знаю. Самые дурные люди. Поколение рождённых в девяностых,– кажется, мой голос прозвучал не так непринужденно, как это было задумано.

– Точно.

– А ещё большинство шакалов такого же возраста. Не задумывался, почему?

– Задумывался, конечно. Так ни к чему и не пришёл,– теперь наступила очередь Томми разыгрывать непринужденность.

– А я думал. Сам бы никогда не допетрил, если бы один дед умную мысль не сказал.

– Ну и?

Я помедлил, восстанавливая в памяти красиво построенную фразу, услышанную больше двадцати лет назад ещё в училище от полковника Хоменко – невероятно интеллигентного и при этом волевого человека, которого уважали даже самые неуправляемые «блатные» кадеты. Всё, что он говорил с характерной своей расстановкой, врубалось глубоко в сознание, а потом незаметно становилось твоими собственными мыслями. О, сколько раз я впоследствии жалел о том, что не записывал его отступления и замечания на полях конспектов!

– Девяностые и нулёвые – это время, когда Россия, вслед за Европой и Западом, утратила все сверхидеи, царствовавшие в умах. Ни коммунизма, ни демократии, ни национализма или даже религиозных идей в чистом виде больше не осталось, превратилось в обёртки для финансовых схем. Быть идейным вдруг стало немодно, а человек без идей кого из себя представляет?

Инфантильное животное, которое не способно мыслить дальше жажды выгоды и наживы. И, что самое интересное, ему невозможно доказать или как-то показать, насколько его мир узок. Он твою идейность в карман не положит, на хлеб не намажет и на хер не натянет. А значит, какой в ней практический смысл?