Под теми же звездами

Говоря это, Конский съежился и стал усиленно рыться в карманах, отыскивая бумажку, на которой было записано уравнение. Сначала ему попалась в одном из карманов квитанция от заказного письма; затем в другом кармане он натолкнулся на трамвайный пересадочный билет, который не использовал для пересадки, но не хотел бросать; потом из разных карманов им были извлечены: письмо, которое несколько дней тому назад его просила отправить жена, пуговица от жилета, фальшивый пятиалтынный, английская булавка и повестка к заседанию общества естествоиспытателей, где Конский был действительным членом. Все эти бумажки и предметы он, благодаря своей близорукости, подносил к носу, разглядывал, точно обнюхивая, и снова рассовывал по разным карманам. Между тем, Коренев начал волноваться. Осталось меньше часа до прихода Нины Алексеевны, а Никитин не приходил, в то время, как этот незваный гость спокойно сидел в кресле и не спеша искал в своем костюме какое-то уравнение.

– Ах, я дуралей! – ударил вдруг Конский себя по лбу. – Я ведь надел другой пиджак. Хо-хо! Нарочно отдал горничной почистить и засунул туда записку, а надел, очевидно, другой. Ах ты, несчастье какое! Ну, зайду завтра, голубчик, ничего. Вы будете часа в четыре дома? А?

– Да, кажется, буду.

– Ну, вот, так я загляну. Буду очень вам благодарен за услугу. А то, знаете, прямо не умею приступить. Честное слово.

Оба помолчали. Коренев тревожно поглядел на часы; что же касается Конского, то он уютно расположился в кресле, и, как видно, вовсе не собирался уходить.

– Ну, что… вы скоро будете держать экзамены? – спросил после некоторого молчания Коренев.

Гость грустно опустил голову.

– Эх, сам не знаю, – махнул он рукой. – Уроки массу времени отнимают, да кроме того, – собаки мешают.

– Какие собаки? – с удивлением приподнялся в кресле Коренев.

– А как же, мои собаки. Разве я вам не говорил? У моей жены, ведь, шесть собак. И хотя они не породисты, – можно сказать, простые дворняжки, – но очень болезненны: всё время хворают – то одна, то другая.

– Так что же? А вам то что?

– Как что? – с обидой в голосе отвечал Конский, – а лечить ведь нужно? То делать вдыхание гвоздичным настоем, то клизмы ставить. Вчера, например, я весь вечер мазал Жужутку березовым дегтем: откуда-то парша появилась. Да и вообще этой бедной собаке не везет:

в прошлом году ей дворник хвост отрубил, а в начале этого года, 19-го января – заднюю ногу телега переехала. Просто ужасно!

Конский говорил всё это убежденным, искренним голосом. Коренев смотрел на него, широко раскрыв глаза: он не мог понять такой любви к собакам, от которой могла бы страдать университетская карьера. Слегка улыбнувшись, он спросил:

– Ну, а ваша жена? Разве она сама не может лечить? Ведь собаки то не ваши, как говорите вы, а ее…

– Эге-ге! Где ей там, с ее здоровьем, – отвечал со вздохом Конский, – она даже никого из них выкупать не может, сейчас же спина и грудь начинают болеть. Нет, это всё уже лежит на мне. О, если бы не собаки, я давно уже был бы приват-доцентом!

Конский снова вздохнул и встал, собираясь уходить. Коренев не задерживал его и с облегчением встал, чтобы проводить гостя. Конский медленно разворачивал шубу, от которой пахло мокрой овечьей шерстью, и кряхтя и сопя стал одеваться.

– А вы плюньте на собак и занимайтесь, – проговорил с усмешкой Коренев, которому в сущности было глубоко безразлично, чем начнет заниматься Конский, – стоит из-за собак жизнь ломать!

– Эх-хе, – вздохнул Конский, – вам хорошо, вы холостой. Вот женитесь, увидите, как трудно заниматься женатому человеку. Очень трудно!

Он вышел в переднюю и у дверей столкнулся с Никитиным. Коренев попросил Никитина подождать в комнате, а сам отправился вслед за Конским запереть на ключ выходную дверь.

– Ну, что, скоро они придут? – весело спросил Никитин своего товарища, когда тот вернулся, – ведь теперь семь часов.

– Она обещала в половине восьмого, – отвечал Коренев, усаживаясь возле стола. – А вы чего так поздно?

– Да меня задержал на улице этот надоедливый Петр Леонидович. Представьте: дождь льет, как из ведра, ветер воет, тут всякий домой старается улизнуть, а он как ни в чем не бывало: пристал ко мне на улице и просит сообщить о том, как я смотрю на сущность души. Уж я увиливал, увиливал, но он так и не отстал: целых полчаса держал меня в воротах вашего дома.

Товарищи рассмеялись. Затем Коренев с деловым видом обратился к Никитину, подсаживаясь ближе к столу.

– Вот что, Сергей Егорович. Я хотел бы вас попросить придумать мне цитату для диссертации. Я боюсь, что начало уж очень сухое. А мне хотелось бы блеснуть каким-либо афоризмом, взятым из ваших философов. Не помните ли что-нибудь? Связанное с небом там, со звездами или с бесконечностью пространства. А?

Коренев пытливо смотрел на Никитина, приготовив бумагу и карандаш для записи. Никитин же задумчиво нахмурил лоб.