Под теми же звездами

– Так это вы? А? – бросился чиновник к сидевшему рядом Шпиль-кину, который доканчивал второй фельетон. Шпилькин побледнел, увидев наяву одну из жертв своего фельетонного искусства. Этого Дневкина, простого чиновника, выдававшего посылки на почте, Шпилькин избрал мишенью для тех случаев, когда у него не было совсем тем и приходилось писать, не имея в виду ничего определенного. В подобных критических положениях Шпилькин начинал обыкновенно с погоды и кончал тем, что перебирал знакомые фамилии обывателей, когда-либо попадавших по какой-нибудь причине в печать. Дневкин являлся одним из таких мелких лиц, которых можно было безнаказанно высмеивать: на почте он славился своим пристрастием к чинам и орденам, и, кроме того, был еще ярым сторонником «Союза Русского Народа», причем высказывал свои политические убеждения громко во время почтовых операций. Всего указанного, конечно, было довольно, чтобы фельетонисты прогрессивных изданий города взяли Дневкина в основательную переделку, упоминая его фамилию при всякого рода сравнениях, воспоминаниях и уподоблениях. Дневкин сначала с радостью увидел свою фамилию впервые напечатанною, несмотря на то, что рядом с фамилией его шло описание одной из выходок, учиненных им при выдаче посылки какому-то еврею: увидеть свою фамилию напечатанной, да еще в фельетоне, который читается всеми, было для Дневкина острым, пикантным удовольствием. Однако, это чувство резвого удовольствия быстро стало исчезать; сначала оно сменилось легким раздумьем насчет опасности слишком широкой популярности; затем перешло в мрачное недоверие к славе и к удовлетворению честолюбия, которое быстро утомляется от любопытных взглядов публики, перешептывания, улыбочек и сдержанного смеха. Наконец, через полгода такой популярности, Дневкин пришел в ярость; он не мог видеть свою фамилию напечатанной даже на пустом месте, без сопутствующего изложения; один вид пропечатанной фамилии вызывал в нем бурю: он рвал и метал, кричал дома на жену, бранился с евреями на почте и грозил каждый раз не только отправиться в редакцию для объяснения, как это он уже не раз делал, но и избить сразу редактора и всех его сотрудников. Очевидно, что в конце концов он решил привести эту свою угрозу в исполнение.

– Для чего вам Шпилькин? – весь бледный спросил Дневкина Шпилькин, стараясь выказать на лице полную непричастность свою к находившемуся в опасности фельетонисту.

– Зачем Шпилькин? Я уже сказал. Я буду его бить. Дайте мне его сюда! Покажите мне его поганую морду!

Шпилькин предусмотрительно зашел с другой стороны стола и, обращаясь к ехидно улыбавшемуся передовику, пробормотал, стараясь сохранить самообладание:

– Коллега… не знаете ли вы, где Шпилькин?

Секретарь, сидевший в другом конце комнаты, прыснул. Кедрович снисходительно улыбнулся; передовик же, на которого был устремлен умоляющий взгляд Шпилькина, ответил, обращаясь к Дневкину:

– Он здесь раньше четырех часов не бывает, господин чиновник. Зайдите позже, если у вас есть к нему серьезное дело.

– Дело? – вспылил Дневкин. – Какое у меня может быть дело с этим прохвостом? Бить его мне нужно, вот что! Покажите только мне, где он. Уу… я его, каналью!.. Я его, мошенника… уу! Я ему покажу орден белого барана. Он у меня узнает! Я ему наставлю орденов! Я ему…

– Что здесь такое? – громко воскликнул, входя в комнату, Веснушкин. – Что вы кричите? – спросил он, увидев расходившегося Дневкина, который стоял посреди комнаты, топал ногами и брызгал слюной. – Что это такое?

Дневкин устремил свирепый взгляд на Веснушкина:

– Это вы… Шпилькин? – зловеще спросил он.

– Что вы орете? Никакого Шпилькина здесь нет. Что вам нужно? Прошу не топать ногами, а то вас выведут отсюда.

– Как? Что? Я вам…

– Еще слово и вас выкинут. Слышите? – крикнул грозно Веснушкин.

Дневкин как-то съежился. Он зарычал в бессильной злобе, зашипел и затем надтреснутым голосом прокричал:

– Господи! Что они со мной делают! За что это? Что я ему, мерзавцу, сделал? За что? Почему он не оставляет меня в покое? В прошлый раз написал, что я назначен посланником на Огненную Землю… Теперь написал; что я получил от шаха персидского орден белого барана. За что, я вас спрашиваю, а? Что я ему сделал?

– Послушайте, г. Дневкин… – миролюбиво и даже участливо заметил Веснушкин, – ведь это шутка! Ей-Богу, простая шутка. На шутки не нужно обижаться, право же.

Дневкин подпрыгнул.