Под тем же солнцем

Антон Прилучный проснулся во второй половине дня с очень тяжелой головой. Открыл глаза и попытался сфокусироваться на люстре, однако значительного успеха в этом не достиг. Воспоминания о вчерашнем вечере были, но какие-то уж очень туманные и немногочисленные. Смутно появилась мысль о крепком сладком чае с лимоном и исчезла. Следующим в воспаленном мозгу возник образ соблазнительного толстобокого мандарина, лежащего в кармане его, Антоновой, куртки. Вот, собственно, и она, примостилась около головы Антона и почему-то еще и вывернулась наизнанку. Не открывая глаз, Антон нащупал мандарин и умудрился даже довольно ловко очистить его от шкурки. Вчера кто-то навязчиво совал ему фрукты «на дорожку», изображая гостеприимного хозяина. От бананов, судя по всему, удалось отбрыкаться, а мандарин ему все-таки всучили. Вот только кто был этим хозяином с гипертрофированным чувством гостеприимства, Антон категорически не помнил. Мандарин возымел волшебное действие, и Антон почувствовал себя несколько лучше. Перестал ныть желудок, голова успокаивалась. Глаза, правда, до конца так и не открылись. Но лиха беда начало. Рядом послышалось шумное дыхание, и Антон ощутил на лице что-то горячее и шершавое.

Лизнув хозяина в нос, Рембо отодвинулся и демонстративно чихнул.

Антон нашел в себе силы просипеть:

— Понимаю, брат. Самому страсть как противно…

Антон Прилучный не был алкоголиком, наркоманом или каким-нибудь неблагонадежным гражданином. Он представлял собой обыкновенного двадцатитрехлетнего молодого человека из нормальной, вполне интеллигентной семьи, обладал при этом весьма приятной внешностью и незаурядными способностями. А нынешнее его несимпатичное состояние объяснялось очень просто — на рассвете он вернулся с грандиозной вечеринки по случаю дня рождения хорошего приятеля. По пути в ванную Антон взглянул в зеркало и нашел в себе силы подумать, что приятная внешность выглядит, пожалуй, немного иначе.

Удивительно, до чего все непостоянно в подлунном мире. Еще вчера в этом самом зеркале отражался симпатичный молодой человек, энергичный и подтянутый, одетый просто, но элегантно, без лишнего шика, впрочем. А сейчас с той же отражающей поверхности на Антона недружелюбно косилось заплывшим глазом взлохмаченное существо, неравномерно поросшее темной щетиной. Волосы торчали дыбом, придавая голове странную неэргономичную форму. Вывалявшийся в колючках верблюд и тот выглядел бы куда более презентабельно, нежели сомнительный индивид, созерцанием которого непродолжительное время занимался Антон.

После контрастного душа, галлона кефира, двух чашек кофе и таблетки аспирина щетинистый индивидуум социально опасной наружности начал постепенно исчезать, уступая место прежнему, слегка помятому Антону. В голове еще немного шумело, но к окружающему миру уже начали возвращаться краски.

Проведя ревизию карманов, Антон вытряхнул мусор неизвестного происхождения, вытащил пустую пачку из-под сигарет с криво нацарапанным именем «Ира» и неудобочитаемыми цифрами и отправил все это в помойное ведро. На вчерашней рубашке в районе плеча Антон с удивлением и некоторым неудовольствием обнаружил отпечаток яркой губной помады. Никакой Иры он, разумеется, не помнил, женщин с накрашенными губами не любил, потому решил не напрягать измученную нарзаном память, рубашку сунул в стиральную машину и с чувством выполненного долга налил себе еще кофе. В телефоне нашел тактичную смс-ку от мамы, про кефир в холодильнике и о блинчиках в микроволновке. Кефира уже не было, блинчиков не хотелось, но мамина ненавязчивая забота приятно согрела Антоново сердце.

«Жениться тебе надо, — приговаривал иногда отец, когда Антон подобным образом не рассчитывал свои силы, — сразу появится и ответственность, и чувство меры… Или наоборот, тут уж как повезет». Антон отшучивался, но иногда начинал прокручивать в голове слова родителя. Жениться… Да упаси Господи, как говаривала бабушка Антона, Татьяна Михайловна. Девушек вокруг было много, красивые, веселые, симпатичные и просто милые, они появлялись и исчезали, как случайный весенний снег, но ни разу у Антона не возникло желания, чтобы кто-то из них задержался больше чем на пару недель. Антон научился никого не обижать, и к четвертому курсу за ним укрепилось как второе «я» прозвище «нечего ловить». Сокурсницы знали, парень, конечно, хоть куда, и симпатичный, и веселый, но перспектив никаких. Многие к этому времени уже создали семьи, как-то определились со своей жизненной позицией, Антон же на все предположения о его чересчур сильной разборчивости и «высокой планке» отшучивался и обещал тут же жениться, как только встретит ту самую, единственную. За свою молодую жизнь пока вот не встретил. Да и, собственно, какие его годы.