Под стягом победным

Браун кричал «ура!», Буш, не выпуская румпеля, пританцовывал на своей деревяшке, кругленький французский лоцман со свистом втянул воздух. На синей воде шевелились черные точки – это барахтались, спасая свою жизнь, гребцы. Вода холодная, и те, кто не успеет ухватиться за разбитый корпус, потонут, однако подобрать их невозможно – на тендере и так слишком много пленных, да и медлить нельзя, догонит третья лодка.

– Пусть гребут! – крикнул Хорнблауэр хрипло и совершенно лишне, прежде чем вновь склониться над пушкой.

– Какой курс, сэр? – спросил Буш от румпеля. Он хотел знать, не надо ли повернуть, чтоб открыть огонь по последней лодке – та прекратила стрелять и быстро двигалась к пострадавшим.

– Держите, как есть, – бросил Хорнблауэр. Он знал, что последняя лодка не станет им досаждать. Она перегружена, командир напуган примером товарищей и предпочтет повернуть назад. Так и вышло. Подобрав уцелевших, лодка развернулась и устремилась к Нуармутье, провожаемая улюлюканьем Брауна.

Теперь Хорнблауэр мог оглядеться. Он прошел к гакаборту, туда, где стоял Буш – удивительно, насколько естественнее он чувствовал себя здесь, чем у пушки. Он взглянул на горизонт. За время погони тендер далеко ушел на веслах. Берег терялся в туманной дымке, Нуармутье остался далеко позади. Однако бриз и не думал начинаться. Они по-прежнему в опасности – если лодки нападут на них в темноте, все будет совсем по-иному. Каждый ярд имеет значение – усталым каторжникам придется грести весь день, а, возможно, и всю ночь.

Суставы ломило после тяжелой работы с пушкой и бессонной ночи. Кстати, Буш и Браун тоже не спали. Он чувствовал, что от него разит потом и порохом, кожу щипала пороховая пыль. Он жаждал отдохнуть, но машинально пошел к пушке, закрепил ее, убрал неиспользованные картузы и положил в карман пистолеты, которые, к своему стыду, только что обнаружил в шпигате.

XV

Только в полночь легкий ветерок зашелестел над поверхностью воды. Сперва грот лишь чуть встрепенулся, такелаж задребезжал, но постепенно бриз усилился, паруса наполнились, надулись в темноте, и, наконец, Хорнблауэр разрешил усталым гребцам отложить весла. «Волшебница» скользила незаметно, так медленно, что вода почти не пенилась под водорезом, однако куда быстрее, чем могли бы нести ее весла. С востока налетел порыв, слабый, но устойчивый: Хорнблауэр, выбирая грота-шкот, почти не ощущал противодействия, однако огромный парус гнал изящный кораблик по невидимой глади, словно во сне.

Это и впрямь походило на сон. Усталость, вторая ночь на ногах – Хорнблауэр двигался в густом нездешнем тумане, подобном мглистости смоляного моря за бортом. Каторжники и пленные спали – о них можно было не беспокоиться. Десять часов из последних двадцати они гребли, и к закату стерли ладони в кровь. Зато они могут спать – в отличие от него, Брауна и Буша. Отдавая команды, Хорнблауэр слышал себя как бы со стороны и не узнавал, словно это кто-то другой, незнакомый, говорит за стеной, даже руки, которыми он держал шкот, казались чужими, будто зазор образовался между мозгом, который старается думать, и телом, которое нехотя, словно из одолжения, подчиняется.

Где-то на северо-западе несет неусыпный дозор британская эскадра. Хорнблауэр задал курс норд-вест, в бакштаг. Если он не найдет Ла-Маншский флот, то обогнет Уэссан и доберется до Англии. Он знал это и, как во сне, не верил. Воспоминание о будуаре Мари де Грасай, о смертельной схватке с Луарой были куда реальнее, чем прочная палуба под ногами или грота-шкот, который он тянул. Он задал Бушу курс, словно играл с ребенком в морские приключения. Он убеждал себя, что явление это ему знакомо – он и прежде часто замечал, что легко выдерживает одну бессонную ночь, а на вторую воображение начинает шутить с ним шутки – однако осознание этого не помогало рассеять мысленный туман.

Он подошел к Бушу, чье лицо еле-еле различал в свете нактоуза. Чтоб хоть как-то зацепиться за реальность, он готов был даже побеседовать.

– Устали, мистер Буш? – спросил он.

– Нет, сэр. Ничуть, сэр. А вы, сэр?

Буш видел капитана во многих сражениях, и не переоценивал его выносливость.

– Неплохо, спасибо.

– Если ветер подержится, – сказал Буш, осознав, что в кои-то веки капитан приглашает его к разговору, – мы к утру доберемся до эскадры.

– Надеюсь, – сказал Хорнблауэр.

– Господи, сэр, – сказал Буш. – Представляете, что скажут в Англии?

Буш ликовал. Он грезил о славе, о повышении, равно для себя и для капитана.