Под стеклянным колпаком

— Элли Хиггинботтом.

Морячок подстроился под мой шаг, и я улыбнулась.

Я подумала, что морячков на площади, должно быть, не меньше, чем голубей. Они вроде бы выскакивали один за другим из призывного пункта в дальнем конце Коммон, здание которого было и снаружи, и изнутри обклеено укрепленными на деревянных щитах сине-белыми плакатами с надписью: «Вступай во флот».

— А откуда ты, Элли?

— Из Чикаго.

Я никогда не была в Чикаго, но двое моих знакомых парней учились там в университете, и Чикаго представлялся мне именно таким городом, откуда прибывают тертые и лишенные предрассудков люди.

— Далеко же ты забралась.

Морячок обвил меня рукой за талию, и довольно долгое время мы с ним так и прогуливались по площади: он — поглаживая мое бедро через зеленую юбку колоколом, а я — загадочно улыбаясь и пытаясь ни единым словом не выдать того обстоятельства, что я на самом деле из Бостона и в любую минуту могу нос к носу столкнуться с миссис Уиллард или какой-нибудь другой из материных подружек, когда они пересекают Коммон после чаепития на Бэкон-Хилл или покупок в универмаге Филена.

Я подумала, что если я и впрямь когда-нибудь попаду в Чикаго, то непременно сменю имя и буду называться Элли Хиггинботтом. И тогда никто не узнает о том, что я пренебрегла стипендией в одном из крупных женских колледжей Восточного побережья, и прослонялась без дела целый месяц в Нью-Йорке, и отвергла предложение руки и сердца со стороны чрезвычайно солидного студента-медика, который когда-нибудь непременно станет членом Всеамериканской ассоциации врачей и будет зарабатывать кучу денег.

В Чикаго люди будут принимать меня такой, какова я на самом деле.

Я буду просто девицей по имени Элли Хиггинботтом, к тому же сиротой. Все полюбят меня за мягкий и кроткий нрав. Меня не будут заставлять читать книги и писать пространные сочинения о мотиве двойничества в творчестве Джеймса Джойса. И когда-нибудь я выйду замуж за мужественного, но нежного автомеханика и заведу с ним на свой коровий лад множество детей, не меньше, чем у Додо Конвей.

Если мне этого, конечно, захочется.

— А чем ты собираешься заняться, когда тебя демобилизуют? — неожиданно для себя самой спросила я у морячка.

Это была самая длинная фраза из числа произнесенных мною за весь разговор, и морячка она изрядно озадачила. Он сдвинул набок свою белую фуражку и почесал в затылке:

— Не знаю, Элли, просто не знаю. Может, поступлю в колледж. Нам ведь дают стипендию.

Я выждала. А затем задала наводящий вопрос:

— А тебе никогда не приходило в голову завести автомастерскую?

— Нет, — ответил морячок. — Вот это уж никогда в жизни.

Я искоса посмотрела на него. На вид ему было максимум лет шестнадцать.

— А ты знаешь, сколько мне лет? — мрачно осведомилась я.

Морячок ухмыльнулся:

— Нет, да и наплевать мне на это!

Я поняла, что он по-настоящему славный парень. Тип у него был нордический, и выглядел он довольно мужественно. И в то же время — девственно. Выходит, раз я такая простодушная, то ко мне так и тянет чистых, приятных во всех отношениях людей.

— А мне тридцать, — сказала я, чтобы проверить его реакцию.

— Да брось ты, Элли, тебе твоих лет не дашь!

И он шлепнул меня по ягодице.

Затем морячок с ищущим видом огляделся по сторонам:

— Послушай, Элли, если мы зайдем за памятник вон с той стороны, где ступеньки, мы можем поцеловаться.

В это мгновение я заметила женщину в коричневом и в коричневых без каблука туфлях, которая пересекала площадь, двигаясь в моем направлении. На таком расстоянии я не могла еще разобрать черт круглого, как пятак, лица, но, разумеется, я понимала, что это миссис Уиллард.

— Не подскажете ли мне, где тут метро? — обратилась я к своему морячку нарочито громким голосом.

— Что такое?

— Метро! Чтобы проехать до тюрьмы на Оленьем острове.

Когда миссис Уиллард поравняется с нами, я сделаю вид, будто знать не знаю этого морячка, у которого позволила себе всего лишь осведомиться, как попасть в метро.

— Убери руку, — пробормотала я сквозь зубы.

— Послушай, Элли, в чем дело?

Женщина поравнялась с нами и прошла мимо, не снизойдя ни до взгляда, ни тем более до кивка. Разумеется, это была не миссис Уиллард. Миссис Уиллард находилась сейчас в Адирондаке.

Я мстительно посмотрела вслед незнакомой даме.

— Но послушай-ка, Элли…

— Мне показалось, что это одна моя знакомая. Одна сучья попечительница из детского дома в Чикаго.

Морячок опять приобнял меня:

— Ты хочешь сказать, Элли, что у тебя нет ни отца, ни матери?

— Да. — По щеке у меня скатилась слеза, приготовленная уже заранее. Она проложила по щеке маленький жаркий след.

— Послушай, Элли, только не плачь. Эта тетка, она что, жестоко с тобой обращалась?

— Она была… она была самым настоящим чудовищем!

Слезы хлынули из моих глаз ручьями, и пока морячок утирал их своим большим льняным платком и обнимал меня под сенью вяза, я думала о том, каким чудовищем была для меня в прошлом эта женщина в коричневом и как она, зная об этом или нет, несла ответственность за то, что я ступила не на ту тропу и свернула не на том повороте, и за все то скверное, что случилось со мной поздней.

* * *