Под сенью сакуры

Чего только ни делал Сайхэй, чтобы исцелиться, все было впустую, и он срывал злобу на окружающих. Стоило домочадцам допустить какую-то оплошность, как он набрасывался на них с грубой бранью. А слуг до того запугал, что они не решались войти к нему в комнату. Теперь родители были вынуждены сами растирать ему ноги и прибирать у него в постели, когда он справлял большую или малую нужду. Казалось, само Небо отвернулось от него. «Родительское наказание» – вот какое прозвище следовало бы ему теперь дать!

Из сборника «Дорожная тушечница»

Чертова лапа, или Человек, наделавший много шума из ничего

Однажды некий человек увидел, как в полдень увядают цветы вьюнка «утренний лик», и понял, что пора его собственного расцвета тоже незаметно миновала. Воистину, жизнь быстротечна и подобна дороге, по которой поспешает в сумерках странник, не ведая, где остановится на ночлег. И вот, проникшись этой мыслью, решил он отправиться в паломничество по святым местам.

Людские сердца несхожи меж собой, как цветы на разных деревьях. Даже в цветущей столице всяк перебивается на свой лад, а в отдаленных провинциях – так и подавно. «Хорошо бы записать обо всем, что я там увижу. Со временем из этих записей, как из семян, могут вырасти рассказы!» Снаряжаясь в путешествие, он приготовил дорожную тушечницу и запасся изрядным количеством туши, дабы черкать обо всем подряд, не жалея слов.

«Луна светит для всех одинаково, но каждый видит ее по-своему», – любил повторять этот чудак и не уставал дивиться тому, как много в нашем изменчивом мире любопытного и забавного. Жил он неподалеку от храма Тодзиин в Китаяме[59]. Крытая бамбуковым листом уединенная хижина, где проходили его дни, отнюдь не казалась убогой и была построена с большим тщанием. Звался этот человек Бандзаном. Его тронутые сединой волосы были острижены до плеч и гладко зачесаны. Носил он черную накидку, какую обычно носят благочестивые миряне, на мирянина он, однако, не походил, да и на монаха тоже.

По утрам и вечерам бил он в деревянный гонг и читал нараспев сутры, но не для того, чтобы, подражая Шакьямуни [60]или Бодхидхарме[61], достигнуть просветления, а ради удовольствия, как иные распевают утаи. Обычно он обходился постной пищей, но ежели перепадал случай полакомиться рыбой или дичью, не отказывал себе в этой радости. После долгих часов молчаливого созерцания он любил проводить время в обществе хорошеньких женщин и вдыхать аромат алоэ, исходящий от их рукавов. Однако со временем он понял, что этот аромат, равно как и запах толченых благовоний[62], хранящихся у него в бумажном мешочке, – всего лишь дым, напоминающий о призрачности всего мирского, и отправился в путь.

Надев короткое дорожное платье и соломенные сандалии, Бандзан зашагал по ухабистым, мощенным мелким камнем улицам Киото. Но тут внезапно начался ливень, что нередко случается в весеннюю пору, и тяжелые капли застучали по его дождевой шляпе. Из-за долгих дождей вода в реке Сиракава поднялась, затопив перекинутый через нее мост и дорогу, по которой женщины из предместий носят в столицу хворост и дрова на продажу. Волны в реке вздымались высотою с дом, и пока люди беспокоились, как бы не обвалился берег, прорвало плотину. Жители окрестных деревень били в барабаны, оповещая всех об опасности, а тем временем по течению, словно огромные плоты, неслись рухнувшие в воду деревья. У Третьего проспекта творилось что-то невообразимое: вода подступила к воротам храма Тёмёдзи[63] и хлынула внутрь. Вот уж когда святому Нитирэну полагалось сочинить свою молитву о спасении в водной бездне![64] Как ни пытались монахи сдержать поток, под его натиском обрушились южные врата, и статуи обоих благодетельных царей Нио[65] оказались в воде. Барахтаясь в волнах, бедняги задыхались и беспомощно пускали пузыри, но спасти их никто не мог. Кончилось тем, что они ударились о край скалы и разбились.

В тот самый день, под вечер, человек по имени Дзиндаю, торговец дровами с Седьмого проспекта, вооружившись железными граблями, вытаскивал из воды принесенные течением деревья и неожиданно поймал отломившуюся руку одного из стражей врат. В простоте душевной он изрядно подивился находке и сказал своему помощнику:

– Не иначе это лапа самого черта! Сделаю-ка я ее семейной драгоценностью, только ты об этом пока помалкивай.

Дзиндаю велел помощнику принести из дома небольшой сундук, спрятал в него находку, а воротившись домой, обвязал сундук веревкой «симэ»[66] и поставил в кладовую.

На следующий день Дзиндаю сам повсюду растрезвонил, что вытащил из воды лапу черта. Поначалу ему не верили, но поскольку торговец слыл человеком правдивым, многие загорелись желанием увидеть чудесную находку и стали его упрашивать:

– Дайте хоть одним глазком взглянуть на ваше сокровище. То-то будет о чем рассказать внукам и правнукам!

Даже среди стариков были такие, кто говорил:

– Эх, только бы увидеть чертову лапу! После этого можно и помирать спокойно.