Под сенью омелы

Раньше они с Алей каждые выходные куда-то выбирались. Участвовали в любительских танцевальных соревнованиях. Ходили на долгие пешие прогулки, выбирались с палатками, выезжали в соседние города. Оба очень любили турбазу «Дубки», где когда-то впервые поцеловались, а затем отпраздновали свадьбу. Это место имело для них символическое значение.

Постепенно их прогулки сократились до масштабов города, затем района, затем улицы, а теперь он уже и по квартире не мог нормально передвигаться. Превратился в домашнюю болонку, которая разве что мясо может потушить да посуду помыть. И то с перерывами на отдых.

– Да ладно, мне несложно, – покачала головой Аля.

– Аль, – Рома хотел предложить Але взять деньги, которые та зарабатывала на своих ночных дежурствах в супермаркете, чтобы поехать на отдых, но вовремя осекся. Так жена обнаружит пропажу средств. Лучше пока не поднимать этот вопрос.

– Что?

– Оставь посуду. Иди в душ и спать, – скомандовал Рома. Ему не хотелось об этом говорить Але, но выглядела та хуже некуда. Словно тоже потеряла вес, глаза ввалились, она была похожа на человека после тяжелой кровопотери.

– Ладно, как скажешь, – не стала спорить та.

И лишь поздно вечером в кровати, когда Рома уже стал засыпать от чая, который передала ему Алина мать, он, находясь на зыбкой границе между сном и явью, поинтересовался:

– А ты почему мне про нового следователя ничего не сказала?

– А надо было? – сонно промычала Аля.

– Ника говорит, что он красивый.

– У Ники все красивые, – устало выдохнула Аля, но сон как рукой сняло, и она решила воспользоваться моментом. – Ром, а давай на лето переедем к маме на дачу? Что-то мне в городе совсем нехорошо.

Она полдня обдумывала, как подать мужу новость о переезде, и пришла к выводу, что говорить нужно о себе. Ведь если она скажет, что ей плохо, Рома никогда не сможет ей отказать.

– У тебя что-то болит? – тут же обеспокоился муж, выныривая из сна.

– Нет, просто устала. Хочу поближе к природе. Ты же знаешь, мы все ее любим, мать нашу.

– Конечно, Аля, как скажешь, – тут же безропотно согласился муж.

– Тогда на выходных переезжаем?

– Переезжаем. Я соберу вещи.

Спустя две минуты Рома погрузился в глубокий мирный сон, а вот Алин, так и покачавшись где-то между двумя реальностями, совсем пропал.

Она просто лежала на кровати, глядя в потолок и думая над тем, когда же ей лучше всего поговорить с Серябко. Сегодня вечером не получилось из-за внезапной вселенской усталости, которую она раньше никогда не ощущала. Но, может, это и к лучшему, утро вечера мудренее. Значит, говорить придется сегодня.

Она потянулась за телефоном и увидела, что часы показывают два часа ночи. Чертыхнулась. Она знала себя – стоило ей задремать хотя бы на несколько минут, а затем резко проснуться, то больше ей уснуть не удавалось. Вот и сейчас не получится. Будет только ворочаться и мешать мужу.

Накинув халат, Аля вылезла из кровати и направилась на кухню. Дневник писать не хотелось, еще слишком рано, мозг не готов к самоочищению.

Она немного посидела в темноте, думая, как ей лучше добраться до Серябко. Смерть Лизы, как бы ни было это горько признавать, сыграла ей на руку. Теперь у нее был весомый предлог, чтобы увидеться с промышленником наедине и начать нужный разговор. Как вариант, она может приехать к его дому, позвонить в дверь и прямо сказать, что хочет поговорить о Лизе.

Нет, плохая идея. Дверь может открыть охранник или жена Серябко, а уж та точно не захочет разговаривать о любовнице мужа. Тогда и путь в дом промышленника будет для Али закрыт навсегда.

Лучше она подкараулит Серябко на выезде из дома. Машина выедет на дорогу, ведущую в город, и она бросится ей наперерез. Скорость на лесной дороге маленькая, риск минимальный, а Серябко будет вынужден остановиться, чтобы с ней поговорить.

План показался ей вполне рабочим, и Аля уставилась в окно. После вчерашнего кратковременного праздничного солнца снова открыли кран с дождем. Тот зарядил с вечера и шел всю ночь.

Свет включать не хотелось. Аля закрыла глаза и прислушалась к себе. Со вчерашнего дня в голове что-то сидело занозой, что не давало ей покоя. Она внезапно поняла: пыльца омелы и кинжал. И если с последним еще можно было рассмотреть какие-то версии – сумасшедший любитель оружия, к примеру, или просто выпендрежник, то пыльца омелы ни в какие рамки не вписывалась. Кто будет наносить пыльцу на оружие или сыпать ее в рану? Хотя, возможно, это какой-то ритуал?

Она подтянула к себе ноутбук, оставшийся стоять вчера на кухонном столе: Ромка, видимо, играл на нем, пока готовил ужин. Вошла в поисковик, вбила в строке поиска «Пыльца омелы» и, протянув руку, включила чайник.