Под сенью исполинов. Том 2 [СИ]

Там мучался последний живой представитель Сопряжения, не пленённый стеклом. Страж Инкунабулы и главный исполнитель эксперимента на этой диковинной планете. Теперь он остался один. Соратник, с кем он находился долгое время взаперти, сошёлся в бою с заготовкой на поверхности и погиб, так и не донеся импульс до окованных часовых. Это была чистая случайность — фактор, который не подлежит просчёту даже Сопряжением.

Что-то мешало стражу напрямую влиять на Инкунабулу. Что-то было между ними, что-то вклинилось, втиснулось, влезло в соединительные каналы, встало фильтром, бессмысленным и наглым. Это была жизнь. Да, кто-то живой! Кто-то мыслящий, но одним своим присутствием мешающий довести величайший эксперимент по изучению Процесса до финала.

Страж не запустит Инкубатор без полноценного доступа к Инкунабуле.

Порченные уже близко… Этот их вероломный удар с орбиты только начало. Обычно они приходят к обработанным мирам Сопряжения: голодные, затаившие обиду глубоко в изменённых генах, но покорные. Инкунабула оказалась слишком лакомой добычей, и они пошли на разрушение симбиоза.

Но Инкунабула добыча не для них. И её плоть не станет пищей их богу, как обычные Ядра. Если Инкубатор запустят без катализаторов, Ясная станет его сестрой: богом-опухолью, богом-поглотителем. Сопряжение виновато в его появлении. И Сопряжение должно, обязано не допустить преображения Инкунабулы. Вторая такая ошибка будет фатальной для всей галактики.

Но Сопряжения теперь почти не осталось…

Песня вела не в Храм. И пела не Инкунабула — она пока не умела петь. Но слова всё равно оказывались сильнее призыва недвижимого стража.

И он вновь бросился вперёд, ведомый слухом. О да, он знал, куда идёт. Предугадывал.

Очень давно не удавалось привлечь внимания Инкунабулы. Максимум, которого достигало Сопряжение — появления пустотелых. Она лепила их причудливо, повторяя образы, посылаемые стражем, с большой погрешностью. Но только и всего. Настоящий успех был лишь однажды: предлагаемый вариант ожил, наполнился смыслом, заготовки обрели разум. Это был одновременно восторг и ужас для Сопряжения. Потому как Инкунабула выбрала их родной мир, наделила искрами существа, которыми Сопряжение являлось до того, как узнало о существовании Процесса и двинулось путём его изучения.

Второй раз они привлекли её внимание только перед самой атакой. За миг до орбитального удара, погрузившего всё и вся в жидкое стекло, один из скульпторов Сопряжения сумел сотворить город, на который она обратила-таки взор. Но люди, представители одного из разумных видов давно обработанной Сопряжением планеты, обрели искры ненадолго.

Оказавшись на месте, он остановился. Предчувствие — та самая странная, позабытая грань его самого — не подвело… Он угадал, куда вела его песня.

Он? А кто он?..

Что-то щёлкнуло. Мир накренился, запах иначе и словно бы погрузился в вату…

Из той же тьмы, откуда выволокла его песня, приходило и осознание себя — тащилось вслед, кровавой пуповиной по полу. Собственное «я» образовывалось медленно, болезненно, и в итоге окончательно пустило трансформацию вспять.

В груди развернулись девственно-чистые лёгкие, с жутким жжением народились голосовые связки. И уже после горло ободрал вопль.

Роберт трясся и стонал, стоя — ещё минуту назад вполне себе привычно — на четвереньках. Первой мыслью, его собственной, принадлежащей только ему одному, было что он уже слышал такой вопль. Так кричали люди из белой глины в его сне, когда попадали в тень двуединого паука. Это был крик насильно рождённого…

Роберт посмотрел на многорукое экзотело скульптора с надтреснутой, высохшей звездой. Сюда вела его песня. Для этого прорвала кокон и затормозила метаморфозы — чтобы он воспользовался нервом. Сколько же их, таких ваятелей?..

Но вдруг под пальцами потеплело. Ладонь закололо, вены натужно загудели, разнося знакомое и такое вожделенное тепло по уже почти остывшему телу. Роберт поднял руку и увидел, как рассыпается прахом вытянутый диск, похожий на плоский камешек из детства, что скакал по водной глади Лены…

Частица Инкунабулы! Нет! Опять! Опять будет голод!.. Отчаяние смешалось с наслаждением.

Голод… Лена… Инкунабула… Роберт… Сопряжение… — мысли схватились, вытесняя друг друга. В голове всё перепуталось, и было уже не понять, что лично его, а что принадлежит Сопряжению.

Его ломало, крутило и выворачивало. Вновь поглощённое тепло частицы, чем были и диск, и пирамида с яйцом, откатывало, отбрасывало к старту все изменения, произошедшие с ним. Разом, через боль. Через ад. И невозможно было потерять вновь обретённое сознание, хоть как-то забыться… Оставалось только выть, пуская на пол липкую пенистую слюну…

Когда всё кончилось, Роберт долго лежал надеясь, что умер. Но сердце — юный, не изношенный мотор! — крошило надежды громкими ударами.

Роберт прислушался. Ничего… Нет никакой песни. И не было никогда! Это морок! Это голод привёл его сюда! Голод постепенно заполнял собой всё его естество, вытеснял даже память. Заменял его. Он сам превращался в голод.

Успокоиться. Вспомнить. Вспомнить хоть что-то осознанно. Кто он? Откуда?