Под сенью исполинов

Коридор. Недоклеенные обои у туалета — денег другу тогда не хватило. У входной двери обувь, на вешалке кожанка с едва стаявшим снегом. И музыка. Тихо пел старую-престарую балладу рок-идол прошлого, убаюкивая: «засыпай, на руках у меня засыпай…». Саныч застыл, не в силах более сделать и шагу.

— Ты долго там?

Вздулись желваки. Он глянул на прокушенный Бэтменом палец с тоненькой кривой крови. Поднёс ко рту, облизнул. Солёно.

— Иду… — севшим голосом просипел он и вышел в зал.

На низком журнальном столике ждала, ароматно паря, кружка горячего чая. Чёрного и крутого, как чёрт. Вокруг лежали рукописи черновиков, краями не раз подмоченные тем же чаем.

Вандал сидел в любимом продавленном кресле, закинув ногу на ногу и поставив на себя усиленно жужжащий ноутбук. Лицо друга — живое, сосредоточенное — на один краткий миг вселило ужас в сердце Подопригоры. Как же он мог позабыть его! Как же мог он его не вспомнить, а приделать мнемокопии чёртову погребальную маску!

— Я тут чего подумал… — щурясь одним глазом, чтобы не угодить в него ложкой, Вандал смачно отпил чаю. — Курить брошу. Как-то нехорошо последнее время. Да ещё понаснилось чуши… Мол, хожу, говорю, а сам мёртвый.

Саныч медленно опустился на диван рядом со столиком, тоже взял кружку, отпил. Крепкий чай вязал рот. Другой Вандал и не заваривал.

— Мне тоже… — он прочистил горло. — Мне тоже приснилось, будто ты… Что ты умер…

— Точно брошу. Это знак. Всем правит мысль, помнишь?..

— Всегда помнил, друг. Всю жизнь…

Вдруг раздался стук в дверь.

— Открой, это, наверное, пицца.

Саныч поднялся. Он до смерти хотел поверить во всё это. Он отдал бы что угодно, лишь бы так всё и было. Только бы не лишаться единственной за всю жизнь родственной души, не видеть покорёженные войной судьбы, не слышать зацикленного визгливого смеха в лесах далёкой планеты…

Снова постучали. В голове почему-то возникло эхо стука, словно он происходил не из-за двери, а изнутри его самого. Саныч напрягся. К горлу подкатил ком.

Нет. Только не это. Не надо, не надо…

Он взялся за ручку и глубоко вздохнул, закрыв глаза. Там никого. За дверью никого нет. Никого. И никогда не было.

Саныч повернул ручку и открыл входную дверь. Лестничная клетка встретила его холодом бетонных ступенек и густой синевой краски на стенах. Подъезд был пуст.

— Пицца? — донёсся голос из зала. — Жрать охота!

— Не, дружище. Ошиблись дверью, — Саныч задвинул щеколду, повернулся и, смахнув одинокую, тяжёлую слезу, кивнул:

«Всем правит мысль».

* * *

Рената заикалась так, что Буров почти ничего не понял из сказанного. Ясность внёс мертвенно бледный, трясущийся Трипольский. На полу ощутимым холодом парили осколки чего-то непонятного, точно тут взорвалась пустотелая глиняная кукла, заполненная холодным газом. Алексей уверил его, что видел собственную копию. Слепого близнеца, который неотвратимо шёл к нему.

Напряжение зашкалило. Критическая масса терпения Бурова имела грандиозную величину, но и события, сопровождавшие экспедицию, были из ряда вон выходящие. Синтетик с умыслом на людей, мимики и убийство Иконниковым части собственной команды. Пропажа Грау и Павлова. Некто лишний в числе группы, Ганич-Михайлов со своим бредом, теперь ещё это. Внешне Истукан оставался спокоен. Но только внешне.

«Оса» в ангарном отсеке транслировала голос Бёрда. Подозрительно, но американец передавал слова командира о неостероне. Отчего сам Роман ничего не говорил? Почему не воспользовались импульсом? Буров помрачнел, сделавшись темней грозовой тучи. Пора брать янки в оборот. Уж шибко лояльничает с ним Нечаев!

Буров вышел из ангарного отсека только починив коленный сервопривод «Осы», в которой успел повоевать Роман. Давно следовало его отремонтировать. Никто же не поручится, что белотелые не вернуться. Они тут, в модулях, как щенки в картонной коробке — защита лишь видимая, мнимая.

Сей факт бесконечно удручал Бурова. Если он и желал успеха затее Трипольского, то только лишь потому, что ЭВМ позволил бы им включить систему внешнего наблюдения.

В коридоре по пути во второй командный он встретил Ренату. Судя по всему, женщина только что проснулась. Выглядела психосервер отчего-то крайне озабочено и, направляясь в медблок, даже не заметила рядом с собой хмурого гиганта.

«Мать Тереза», — усмехнулся про себя Буров.

Стремление Неясовой растратиться на других никак не умещалась в его мировоззрение. Это было выше его понимания. Вот даже сейчас — едва очнувшись ото сна, она, не видя никого перед собой, спешит в медблок. У неё теперь целых три подопечных. И из всех реальной помощи заслуживал разве что Подопригора.

Трипольский налетел на него на пороге. Выглядел паренёк даже хуже, чем несколько часов назад — пытаясь что-то сказать, немо хватал ртом воздух и жестикулировал тонкими, пляшущими руками. И улыбался так, словно только что нащупал лазейку, ведущую к решению математической гипотезы Эрдёша.