Под сенью исполинов

Ну не могли же они додуматься до дешифровки и должного усиления аналогового сигнала! Не могли! Простая логика: это был две тысячи сорок пятый год, год предполагаемого запуска данного «Герольда». А значит, дотямай Альянс до вскрытия прямолинейного как фонарный столб аналогового сигнала, Новосибирск целиком бы лёг в руинах. И вместе с ним и Барнаул, и Омск, и Кемерово… Весь юг Западной Сибири превратился бы ровно в то, во что превратились почти все крупные города Европейской части России — в выжженную ядерными бомбами пустошь! Не было бы никакого «Пакта доброй воли» и мира, подписанного в Багдаде! Ведь шифр аналогового сигнала был не много не мало ключом к победе.

В подбрюшье центрального пульта не нашлось ровным счётом ничего, что указало бы на стороннее вмешательство. Натужно выпустив из лёгких воздух, Тимофей сел на пол и обхватил колени длинными руками. Голова работала как конвейер мыслеподозрений: а что если то, а что если это…

— Нет, — вслух открестившись от очередной идеи, Буров хотел было встать, но так и замер на полпути.

Справа от генератора, на полу виднелись… следы?.. Как был, так и пополз гигант на четвереньках.

Следы. Незаметные. Не пыль, не грязь, не царапины — нет. Следы от постоянного пребывания точно в одном и том же месте тяжёлого объекта, и пребывания по времени крайне продолжительного. Контур их разнился с поверхностью разве что на какие-то миллиметры и был практически незаметен. Но не угадать очертания ног было невозможно. Очень больших ног.

Буров потерянно сел, упершись спиной в резонирующий генератор. Взгляд его посерел, потух. Следы означали, что кто-то в течении долгого, очень долгого времени приходил сюда и вставал рядом с протонным генератором, строго в одном и том же месте, вплоть до миллиметра.

Следы означали, что Буров в первый раз в жизни ошибся. На борту челнока был активный синтетик.

Глава 4. Ритуал

Кают-компания наполнилась живыми звуками: регулируя под себя кресла на подвижных полозьях, космопроходцы рассаживались за полукруглый стол. Александр Александрович расположился по центру и, упершись кулаками в прохладную поверхность, задумчиво рассматривал команду.

Неясова Рената. Отличный, можно даже сказать высочайшего класса медик. Психосервер. Лучшая её характеристика — поступки. Вот прямо сейчас она окружала заботой и опекой тяжело перенесшую пробуждение Вику. Притом сама еле держалась на ногах. Знакома с Романом Нечаевым ещё со времён учёбы в НИМИ, а с ним, командиром, только через того же Нечаева.

Виктория. Фамилии она пока не назвала. Должности и звания тоже. Стоило всем сердцем надеяться, что она окажется вторым психосервером, иначе Ренате придётся туго… Кстати, это она выдала матерную мастабу в адрес растерявшегося Трипольского. Да ещё и частью по-немецки. Девушка очень напоминала командиру небезызвестного надышавшегося хлороформом мышонка.

Собственно, Алексей Трипольский, которого Рома метко окрестил Фарадеем. Даже сейчас он, усаживаясь рядом с Буровым, постоянно что-то говорил. Оно и понятно — нервничает. Несерьёзно, конечно. Иначе бы уже пускал слюни. Ведь успокаиваться при помощи Ординатора ему ещё не доводилось. Новоиспечённый выпускник-отличник, очень непростой парень, раз после выпуска его следующей дверью в жизни стала крышка капсулы квантового приёмника.

Иванов Иван. Добродушный, толковый вроде как парень. Из безопасников. Одного взгляда хватило, чтобы понять — Нечаеву за него не краснеть. Если командир ничего не путал, он принимал непосредственное участие в инциденте на Хиц-2, что несомненно прибавляло бойцу веса в его глазах…

О Ромке нечего было и думать. Тот ещё балагур, но, правда, строго во внерабочее время. Александр Александрович улыбнулся, вспомнив часто озвучиваемое самим Нечаевым резюме.

Майор перевёл взгляд на Истукана. Такое прозвище носил Тимофей Тимофеевич Буров в кругах бывалых космопроходцев. В тех же кругах ходили жутковатые байки о происшествиях с ребятами, насмелившимися назвать его Истуканом в глаза — по глупости ли, по смелости ли, неважно. Поговаривали, он очень, очень не любил это прозвище. В остальном — золотой специалист.

Майкл Бёрд. Молча пышущий позитивом американец. Видимо, плод восстановления межнационального диалога. Больше о нём расскажет Ординатор, ибо сам он только и делал, что улыбался своей американской улыбкой да разглядывал всё вокруг, будто пришёл в интерактивный театр где-нибудь в старушке Вене.

Леонид Львович. Или Лев Леонидович… В общем — теолог, ректор какой-то там академии и главное «зачем?» к Корстневу по возвращению. Озирался не хуже Бёрда, правда, без идиотской улыбки.

Последним в отсеке появился неуловимый Павлов. Тот самый, что умудрился активно помогать при пробуждении, но так и остался неувиденным и незамеченным.

— Командир! Порядок.

Майор Подопригора кивнул в ответ и взглядом указал тому сесть.