Под сенью исполинов

Вика отползла, вскочила. Огляделась, загнанно ссутулившись. И опять схватила разводной ключ, прижав его к себе. Стало вдруг холодно, её заколотило. Паника выстелила пол острыми осколками стекла — девушка заметалась, не в силах оставаться на месте. И не нашла ничего лучше, кроме как броситься бежать вниз по коридору. Мимо грота, где очнулась, всё ниже и ниже, не замечая ни усиливающегося жара от голубых стен, ни стремительно пустеющего сознания, в котором уже не оставалось места ничьим мыслям, кроме её собственных — пущенных кубарем с обрыва.

Только когда заныли с непривычки ноги, а бой сердца уже мешал дыханию, она остановилась. Коридор вёл вниз и неуклонно уменьшался. Всё чаще встречались по полу куски породы разных размеров, стены и потолок обрастали клыками и зазубринами — выработка тут шла с меньшей аккуратностью. Или же те, кто делал этот ход, спешили.

Вика не смотрела по сторонам, когда бежала. Но теперь ей казалось, что в панике она пропустила ответвление коридора, и не одно. Она нащупала более или менее ровный участок стены, прислонилась. Перевела дыхание, вслушиваясь в заслоняемую буханьем сердца тишину. Ей то и дело мерещилось, как стонут разгибаемые прутья и шлёпают по камню босые ноги…

Руки устали держать ключ. Весил он никак не меньше пяти килограммов, но бросать его Вика даже не думала. Вот был бы ремень!..

Переведя дух, дальше она пошла уже осторожно. Подспудно Вика понимала, что спускаясь ниже, едва ли набредёт на выход на поверхность. Но возвращаться в пещеру с… этим…

Спустя некоторое время Вика начала считать шаги. И сбилась уже на третьей сотне. Коридор отчего-то петлял, точно проложившие его ориентировались одним им понятным способом. Становилось жарко. Китель лип к спине, а по шее стекали ручейки пота. Но при всём этом дышалось отчего-то легко, как если стоять в натопленной бане, а голову опустить в бочку с ледяной водой, чтобы хватать воздух над самой гладью.

Когда мысль повернуть назад из назойливой мошки превратилась в ловкого паука, липкими тенётами опутавшего всякое стремление продолжать путь вниз, тоннель внезапно вышел в горизонтальную плоскость. Вика поняла, что уже не спускается только благодаря мелким кусочкам породы, которые больше не катились впереди, вылетев из-под пыльной подошвы.

Девушка остановилась. Вытерла со лба пот, прислушалась.

Тихо. Ни шороха. И пусто. Пусто внутри, в голове, словно вычищено там всё. И оттого страшно. Там, где был Ординатор, зияла пустота. Чёрная, как пролом куда-то… во тьму.

Испугавшись собственных мыслей, Вика поспешила дальше. Она не отдавала себе отчёта, что пустота та, тьма в зияющей на месте Ординатора ране только ширилась, росла по мере её продвижения ниже. Будто нечто, вытесняющее бестелесного, ожидало прямо по курсу…

* * *

Лицо было в чём-то липком. Скорее всего в слюне. Возможно, в крови — от удара голова выскочила из фиксаторов нейроинтерфейса и Роберт скулой прочувствовал, что панель «Осы» очень даже твёрдая. Она теперь не светилась, а экзотело не воспринимало команды оператора. За триплексом густела непроглядная чернь. Понятное дело — ни о какой смене режимов зрения и речи не велось. Хорошо хоть…

Роберт сглотнул. И сморщился — горло пересохло, его тут же разбил кашель.

Сухо! Во рту сухо! Сублимация кислородных брикетов прекратилась!

Роберт непроизвольно задержал дыхание. Надолго его не хватило — выдохнув, он жадно схватил ртом воздух и снова закашлялся. Ничего не оставалось, только смиренно дышать сладковатым на вкус газом.

Голова никак не втискивалась обратно, в фиксаторы нейроинтерфейса. Он и в добрые-то времени делал это с некоторым трудом из-за размеров собственного черепа, а тут… Но Роберт не сдавался. Прекратить попытки в его случае значило бы расписаться под чертой на пыльном пергаменте, поданном костлявой рукой.

Пот заливал глаза. Жутко зуделась левая стопа и давил мочевой пузырь. Роберт стойко терпел и пробовал, пробовал. Шея уже болела так, словно на ней попеременно посидело человек десять, а грёбаные фиксаторы никак не желали принимать обратно круглый череп. Но русские не сдаются…

Панель мельком мигнула, вселив в Роберта хлипкую надежду. Экзотело не активируется, покуда нет оператора. А оператора для него нет, пока датчики долбаных фиксаторов не сообщат ему обратное. Даже если он сгниёт внутри, так и не изловчившись впихнуть голову обратно в заветные подушечки.

Ничего так не радовало его за целую жизнь, как показатель температуры внешней среды, первым озаривший панель! «Сто четыре градуса по Фаренгейту» — если он когда-нибудь решится написать повесть, она будет называться так.

«Оса» просыпалась медленно. Системы сбоили, шкалы сбора данных о состоянии сменяли друг друга, но всё это было неважно. Двигаться Роберт мог, но благоразумно ждал окончания всех проверок ИИ. Времени на это отчего-то ушло немало, будто повреждения выбивались за пределы самоустраняемых. Так и вышло.

«Система сублимации критично повреждена», — заморгало сообщение в тревожной красной рамке.