Под сенью девушек в цвету

Один из главных уроков, извлеченных Марселем из картин художника Эльстира: искать и находить красоту не столько в явлениях избранных, сколько в явлениях самых обыкновенных и даже стертых привычкой. Теперь вид салфетки, на которой остановился солнечный луч, кажется, ему прекрасным. Он приехал в Бальбек, чтобы «посмотреть царство бурь» или, на худой конец, море, укрытое «саваном тумана», — «…я никогда бы не поверил, что буду мечтать о море, обратившемся в белесый пар, утратившем плотность и цвет. Но Эльстир, подобно тем, что мечтали в лодках, оцепеневших от жары, так глубоко почувствовал очарование этого моря, что ему удалось передать, закрепить на полотне неразличимый отлив…». Увидеть — значит сделать открытие в том обыденном, что, казалось бы, не содержит возможности открытия. Увидеть — значит каждый раз «приходить в глубокое изумление».

В своих описаниях Пруст объединяет взгляд поэта с взглядом живописца. Это делает их особенно увлекательными. Вот одним штрихом нарисованная женская походка: «Наконец, оставив нас втроем, принцесса пошла дальше по залитой солнцем набережной, изгибая свой дивный стан, который, точно змея, обвившаяся вокруг палки, сплетался с нераскрытым зонтиком, белым с голубыми разводами». Встречая другие, не менее яркие, образы человеческой походки, мы открываем ее для себя как маленькое чудо, научаемся замечать не только ее красоту, не только ее индивидуальную характерность, но и лежащий на ней отпечаток времени. Страницей выше о походке того же персонажа автор говорит: «…большое, прекрасное ее тело приобретало легкий наклон, что заставляло его вычерчивать тот арабеск, который так дорог сердцу женщин, блиставших красотой при империи…»

В ощущениях самых обычных герой открывает неожиданные источники наслаждения. Он останавливает мгновение и убеждается в том, что оно прекрасно. Впечатление, казалось бы самое простое, расчленяется, развертывается, как развертывается свиток. Писатель указывает на «изменение тона восприимчивости», находит в ней массу оттенков, — способность замечать, собирать, определять оттенки принадлежит к числу замечательнейших достижений Пруста. Его главная сила, как художника, не в умении очертить жизнь большими линиями, а в умении глубоко войти в детали жизни — так глубоко, чтобы соприкоснуться с общими ее свойствами. Наибольшую поэтически проникающую силу приобретает у него воспроизведение отдельных переживаний и ощущений.

С этим связана та особая роль, которую играют в его искусстве сравнения и уподобления. Его проза — воистину царство метафоры, сравнения водопадом обрушиваются на читателя. Бывает, что в одну фразу вмещено несколько сравнений, взятых из самых чуждых друг другу сфер бытия. Сравнение одним ударом выносит нас за границу единичного и дает почувствовать общую форму изображаемого явления. Оно позволяет строить целостность и непрерывность процесса жизни не из крупных блоков, а из множества деталей. Писатель сознает это и ясно объясняет на примере картин Эльстира: «Именно те редкие мгновения, когда мы воспринимаем природу такою, какова она есть, — поэтически, — и запечатлевал Эльстир. Одна из метафор, наиболее часто встречавшихся на маринах, висевших в его мастерской, в том и заключалась, что, сравнивая землю и море, он стирал между ними всякую грань. Это сравнение, молча и упорно повторяемое на одном и том же холсте, придавало картине многоликое и могучее единство, а оно-то и являлось причиной, — правда, не всегда осознанной, — восторга, с каким относились иные поклонники к живописи Эльстира… Эльстир подготовил восприятие зрителя, пользуясь для изображения приемами, какими пишется море, а для моря — приемами урбанистической живописи». Пруст постигает здесь метафору как способ вывести предметы и явления из их локального, изолированного существования, дать почувствовать, что их пронизывает всеединство мира — то, что писатель назвал «многоликим и могучим единством».