Под розой

Это был бал флота, одно из самых ярких событий в жизни Британской армии, и Джону удалось получить пригласительный билет. «Я хочу пойти туда только с тобой и ни с кем другим», — написал он, и у меня внутри все сжалось от переизбытка чувств. Я знала, что мне будет трудно собрать денег на эту поездку и еще сложнее отпроситься посреди учебного года. С мамой мы практически не разговаривали, так что не было и речи о том, чтобы попросить у нее денег на билет в Англию. Папа мог бы мне помочь, но ему самому приходилось туго: при разводе мама выжала из него все, что могла. К тому же, бал совпадал с экзаменом по математике, который был для меня очень важен, если я собиралась учиться за границей. С тяжелым сердцем я написала Джону, что не смогу приехать на бал, но с удовольствием приеду на Рождество, я надеялась, что бабушка и дедушка сделают мне подарок деньгами, если их попросить. Джон ответил, что все понимает и что рад будет увидеть меня зимой.

Это было в конце ноября. В начале декабря мне доставили цветы, и на открытке, вложенной в букет, Джон написал, что скучает по мне. Это были красные розы, не темно-красные, как те, что он принес тогда, но зато они стояли так долго, что дождались следующей весточки от Джона: он писал, что нам придется отменить встречу на Рождество, потому что он получил приказ уйти в море. «Здесь говорят, такова жизнь солдата, и если у тебя плохо с чувством юмора, не стоило выбирать эту профессию», — писал он, добавляя, что сам не считает эту шутку удачной, но все равно ничего не может поделать. Он писал, что по-прежнему безумно хочет меня видеть. На следующий день я получила бандероль и письмо, в котором он желал мне счастливого Рождества.

«Передай своим родным, что я им завидую, потому что они могут быть с тобой в этот день, — писал он. — Они и не осознают, какое это счастье. Зажги свечу в этот день и подумай обо мне, а я буду думать о тебе».

Он редко упоминал о моей семье после своего визита к нам. Только один раз попросил поблагодарить маму от его имени за гостеприимство, но ни словом не обмолвился о поездке в ресторан в день ее рождения. В те редкие моменты, когда мы с мамой разговаривали, она спрашивала, общаюсь ли я с Джоном, и просила передать ему привет. В тот день, когда я получила от него розу, мама сообщила, что уезжает в командировку и будет отсутствовать недели две. Ее фирма решила расширяться, и маме предстояло ехать в Европу на переговоры. Она должна была посетить Германию, Францию, Великобританию и Италию и хотела успеть сделать это до Рождества, чтобы к весне уже заключить договора. Она сказала, что, вероятнее всего, на Рождество ее тоже не будет дома.

Известие о том, что я останусь одна, меня ничуть не расстроило, даже наоборот. Весь ноябрь у нас гостили мамины друзья, и дом выглядел как туристический кемпинг, где матрасы, одеяла и одежда лежали кучами и постоянно кто-то курил. Так что перспектива маминого отъезда меня только радовала. Зато известие о том, что мы не увидимся с Джоном, ухудшило мое и без того плохое самочувствие. Меня постоянно тошнило. Желудок, казалось, жил собственной жизнью. Еда внушала мне отвращение, даже самые любимые блюда. Впрочем, обычно я ела одна, так что это никого не беспокоило. Получив бандероль от Джона, я не смогла заставить себя дождаться Рождества: зажгла свечу, как он меня просил, подумала о нем и открыла коробочку, в которой оказался кулон: роза на тонкой золотой цепочке.

Я тут же надела кулон на шею и пообещала себе, что не сниму, пока мы снова не встретимся. Я чувствовала, что не смогу жить без Джона, без него жизнь не имела для меня никакого смысла.

Моя оборона была сломлена, белый флаг свешивался из окна, и солдаты опустились на колени. Оставалось только признать поражение.

Я послала Джону джазовую пластинку, фартук (в надежде, что ко мне вернется аппетит и мы что-нибудь вместе приготовим) и розовую рубашку, которая так шла бы к его темным волосам. Мама уехала, объявив, что мы с папой сами можем решать, где нам праздновать Рождество — дома, в Стокгольме, или у него в Гётеборге. С ее отъездом мне стало только легче, но я по-прежнему тосковала по Джону и с нетерпением ждала его реакции на мои подарки. Я засушила розу из букета, который он мне прислал, и положила ее в фотоальбом с летними снимками.

Но писем не приходило. Рождество приближалось с каждым днем, а от Джона ничего не было слышно.