Под разными именами (сборник)

После первого судебного заседания, состоявшегося три дня назад, мне как-то расхотелось строчить жалобы в Генпрокуратуру, Совет по правам человека, ООН, Страсбургский суд, радио «Йеху Москвы», выносить мою проблему на публичное обсуждение всех порядочных людей, геев и демократических журналистов, и вообще расхотелось рамсить и нарушать общественное спокойствие. У меня появилось предчувствие, что я выйду из ситуации без ущерба для себя.

До этого у меня было паническое настроение, мне казалось, что суд — это какой-то deadline, что я описал в жизни некую восьмёрку, дал, что мог дать, и теперь пора заземлиться. Я стал подводить итог своему земному пути (не больше не меньше!!!), но сейчас мои мысли потекли совсем в другом направлении. В моём сознании появился давно иссякший оптимизм — мощное средство, которое обожествляет молодых, придаёт сил зрелым и оживляет стариков.

Один мой знакомый, полковник милиции, побывал на приёме у прокурора города (напомню: городская прокуратура составила обвинительное заключение по моему уголовному делу) и просил как-то решить мой вопрос, — не ходатайствовать перед судом о назначении мне реального срока, м.б. как-то повлиять ещё, вариантов много может быть разных; на чудо, — оправдание, — никто не надеется, главное — это не попасть в «санаторий» и не налететь на неразумный штраф.

Прокурор заверил, что «суд будет законным и справедливо во всём разберётся». Тогда мой знакомый полковник напомнил про моё незаконное задержание в декабре прошлого года и незаконный обыск.

— Но у вас же ничего не нашли при обыске, — заметил прокурор.

Значение этой фразы я понял чуть позже, через день после того, как мой знакомый полковник побывал в городской прокуратуре и отчитался в проделанной работе по обработке прокурора. Я случайно встретил в кабаке другого знакомого, который сейчас работает в областной прокуратуре, поделился своими горестями, и он поведал, что в таких провальных уголовных делах, как моё, следователи применяют разнообразные подлые приёмчики, чтобы наверняка закрыть подозреваемого\обвиняемого. Самый популярный из них — это подбрасывание оружия и боеприпасов при обыске. Некоторое время назад фараоны в основном подбрасывали наркоту, но сейчас самый модный тренд — это борьба с терроризмом, поэтому рулят стволы и патроны. Коль скоро обыск носил формальный характер и мне никаких криминальных предметов не подбросили, раз уж ГСУ не стало добиваться избрания в отношении меня меры пресечения в виде заключения под стражу, значит, следователи не заинтересованы меня сажать, им нужно как-то спихнуть дело в суд, а дальше по*уй. Судья на первом заседании спросила меня, был ли я под стражей, и я ответил «НЕТ», а она это пометила в своих бумагах, — и это очень важный момент! Если бы во время следствия я находился в СИЗО, то вероятность получения реального срока была бы гораздо больше, нежели в моём случае, когда долгое время у меня не было даже подписки о невыезде. Которую я подписал только при получении постановления о привлечении к уголовной ответственности.

Ни с этим, ни с другими своими знакомыми, которые трудятся в правоохранительных органах, я не обсуждал тему решения моего вопроса за комиссионные (как это делалось раньше, лет 7 назад). Водилось бы у меня лавэ, я бы давным давно прекратил всю эту следственную эпидерсию. Тариф общеизвестен — это примерно 10 % суммы долга кредиторам. И, по большому счёту, имея лавандос, который с меня хотят стрясти кредиторы, мне было бы не обидно даже схлопотать срок, — я бы знал, за что страдаю. А быть терпилой просто так — увольте.