Под псевдонимом Серж

С момента его ликвидации прошли десятки лет, и сейчас никто не может точно сказать, где он располагался. Примерно – в районе нынешней московской Солянки. Наш выдающийся писатель В.А. Гиляровский писал о нём так: «Лондон мне всегда представлялся самым туманным местом в Европе, а Хитров рынок, несомненно, самым туманным местом в Москве. Большая площадь в центре столицы, близ реки Яузы, окружённая облупленными каменными домами, лежит в низине, в которую спускаются, как ручьи в болото, несколько переулков. Она всегда курится. Особенно к вечеру. Двух– и трёхэтажные дома вокруг площади все полны ночлежками, в которых ночевало и ютилось до десяти тысяч человек. Эти дома приносили огромный барыш домовладельцам. Дома, где помещались ночлежки, назывались по фамилии владельцев: Бунина, Румянцева, Степанова (потом Ярошенко) и Ромейко (потом Кулакова), а сам Хитров рынок звали так по фамилии владельца земли генерала Хитрово. В доме Румянцева были два трактира – “Пересыльный” и “Сибирь”, а в доме Ярошенко – “Каторга”. В “Пересыльном” собирались бездомники, нищие и барышники, в “Сибири” – степенью выше – воры, карманники и крупные скупщики краденого, а выше всех была “Каторга” – притон буйного и пьяного разврата, биржа воров и беглых».

На Хитровке, которую упрощенно именовали Хива, воровали всё, что только можно, в любой час дня и ночи. Здесь были свои неписаные законы, а всем Хитровым рынком заправляли двое городовых: Рудников и Лохматкин. Только их пудовых кулаков действительно боялась «шпана», а «деловые ребята» были с обоими представителями власти в дружбе.

Иногда случались обыски и облавы, но обычно это делали только для видимости.

Что изменилось на Хитровке после революций 1917 года? Всесильных городовых уже не было, вместо них существовало бандитское самоуправление. Впрочем, предоставим слово советским писателям Безуглову и Кларову. «Особенно забурлила жизнь на Хитровке после Февральской революции, когда Временное правительство объявило всеобщую амнистию. Только из московских тюрем было выпущено более трёх тысяч опасных преступников. Они не имели ни денег, ни одежды, их трудоустройством никто не интересовался. И амнистированные занялись своим привычным ремеслом. За первую половину 1917 года в Москве число опасных преступлений увеличилось в 4 раза. К июню в городе действовало уже более 30 крупных банд.

Сразу же после Октябрьской революции советская власть вплотную занялась Хитровкой. Здесь изъяли значительную часть спиртных напитков, арестовали многих скупщиков краденого, закрыли игорные притоны. На Хитров рынок были направлены рабочие агитаторы, которые призывали жителей Хивы кончать со старой жизнью, обещая им помощь. Всё это, разумеется, не могло не дать результатов, но Хитровка по-прежнему оставалась центром преступного мира Москвы».

Есть ещё одно существенное дополнение ко всему сказанному выше: в первые послереволюционные годы некоронованным королём Хитровки, да и всей бандитской Москвы стал Яков Кошельков.

* * *

И вот в один из июньских дней среди обитателей и посетителей Хитрова рынка появился статный светловолосый человек, одетый в полувоенную форму. Темно-зелёный френч с крупными накладными карманами, такого же цвета бриджи и начищенные до блеска сапоги говорили о том, что форма не наша, не российская, а её обладатель – иностранец. И по манере поведения было видно, что это человек, как говорят, «из-за бугра». Высокий и широкоплечий, он сторонился, галантно уступая дорогу встречным торговцам и торговкам, а при столкновении с кем-либо из посетителей, едва заметно склонял голову, сопровождая традиционным французским: «Пардон… пардон…» Ему отвечали руганью, в лучшем случае – молчанием. И недовольным взглядом. Вежливость на Хитровке в почёте не была.

«Иностранец», а это был Алексей Балезин, потолкался так с полчаса, привлекая к себе внимание, показывая своим поведением, что товара, интересующего его, здесь нет. Он успел приметить двух «мазуриков», ходивших за ним по пятам и пристально следивших за ним, сделал незаметный знак своему связному, молодому парню в рабочей робе, у которого всегда из-под старенького картуза высовывались угольно-чёрные цыганские кудри, и пошёл на выход, в сторону ближайших антикварных лавок. О своей личности обитателям Хитровки он заявил.

Потянуло курить. Алексей достал золочёный портсигар, вынул папиросу…

– Дядь, дай закурить…

Балезин обернулся. На него смотрело интересное существо. Небольшого роста, худощавый, с веснушчатым носом, парень казался совсем юношей, лет 16—17. Вот только тяжёлый нагловатый взгляд говорил о том, что ему от роду отнюдь не 17, а много больше. И ещё: у него были некрасивые редкие зубы, а на левой щеке выделялся шрам. Впрочем, шрамами, как результатом частых поножовщин, были отмечены многие обитатели Хитровки.