От меня скрывали, что Рыбкин доставлен в Москву, говорили, что гроб с его телом везут на грузовой автомашине. И только 2 декабря утром меня привезли в клуб им. Дзержинского, где был установлен гроб с телом Рыбкина. Было много венков и цветов. Я подошла ближе. Лицо мужа не было повреждено, высокий лысый лоб был чист. Я хотела поправить розу, надвинувшуюся на его щеку, сдвинула ее и за правым ухом увидела зияющую черную рану… Его сложенные на груди руки тоже были чисты, без ранений и царапин. А через несколько дней мне принесли его часы, которые я ему подарила и которые он всегда носил на левой руке. Ремешок и сами часы были сплошь покрыты запекшейся кровью.
В клубе собралось много народа. Гроб, выносили генералы, в том числе П. А. Судоплатов, которого вызвали из командировки… В крематории речи… салют… Через несколько дней урну с прахом захоронили на Новодевичьем кладбище в склепе, поверх которого насыпали могильный холм. И снова речи…
После похорон мне стали приносить деньги: зарплату Рыбкина за несколько месяцев, пособие, его накопления в кассе взаимопомощи, услугами которой мы никогда не пользовались. На окнах лежали пачки денег, набралось что-то около 70 000 рублей. Через несколько дней была объявлена денежная реформа и 70 тысяч превратились в 7 тысяч. На эти и свои деньги я поставила Рыбкину Б. А. памятник.
Сразу после похорон я написала министру Абакумову рапорт с просьбой перевести меня на работу в 4-е Управление и поручить мне дальше вести дела Рыбкина Б. А. Мне в этом было отказано, хотя мы с Рыбкиным были на одинаковой должностной ступени.
Почему я написала этот рапорт? Во-первых, мне хотелось принять эстафету от мужа, с которым и работала много лет, была его заместителем за границей, когда он был там резидентом. Мне хотелось чувствовать его руку. Во-вторых, у меня было смутное, даже неосознанное желание выяснить обстоятельства гибели Рыбкина. Какое задание он выполнял? Судоплатов как-то в разговоре много позже сказал мне, что в Праге Рыбкин организовывал связь с нелегальной резидентурой Николая Варсонофьевича Волкова в Турции.
В это же время происходило отделение разведки от МВД и объединение ее с военной разведкой. Я была членом комиссии по разработке задач и положения о советской разведке, которая стала называться «Комитетом информации при СМ СССР». Возглавлял эту комиссию от ЦК партии Б. Н. Пономарев. В середине декабря Комитет информации (КИ) переехал в новое место за ВДНХ, где сейчас размещается Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.
Однажды я поехала к Судоплатову П. А., который со своей службой остался в МВД СССР, и попросила его показать мне все документы и фотографии, раскрывающие обстоятельства гибели Рыбкина и Сурикова. Судоплатов, с которым мы были дружны, и эта дружба возникла в Финляндии, где Судоплатов жил на нелегальном положении, а Рыбкин был там резидентом под легальной крышей, я — заместителем резидента. Судоплатов сказал, что оба случая аварии тщательно расследовались, виновные не найдены, что фотографии страшные и незачем травить себе душу».
Как-то в разговоре с женой Судоплатова — Кагановой я сказала, что хочу просить министра МВД показать мне все документы об обстоятельствах гибели Рыбкина и хочу сама разобраться во всем этом. Дело в том, что за две недели до гибели Рыбкина и Сурикова почти в аналогичных обстоятельствах погиб в автомобильной катастрофе народный артист СССР Михоэлс. Ходили разные слухи о том, что эта катастрофа была не случайной…
Каганова просила меня не делать этого. «Борис работал в подчинении Пама (Судоплатова), — сказала она. — Расследование твое ничего нового не даст, Бориса к жизни ты не вернешь. Не трепли нервы ни себе, ни Павлу». — Я согласилась.
В январе 1948 года замнач управления КИ полковник Д. Г. Федичкин, в подчинении которого я работала, сказал, что он едет работать в Прагу и формирует группу оперативных работников, в которую хочет включить и меня. Я отказалась. «Куда угодно, только не в Прагу. Там я сейчас работать не смогу.
У читающих этот документ может возникнуть законный вопрос — почему я, спустя 33 года после гибели Рыбкина, поднимаю этот вопрос.