Под псевдонимом Дора: Воспоминания советского разведчика

Местные власти в Лозанне считали Джима английским разведчиком. Как рассказал мне Джим, ему об этом стало известно от жены румынского министра промышленности Гиолу. С министром и его супругой Джим неоднократно беседовал, когда те посещали Лозанну, и не раз черпал полезную информацию. В полушутливом разговоре за бокалом вина госпожа министерша сообщила Джиму о том, что ее приятельница, супруга румынского посла, уверена, что он — агент «Интеллидженс сервис». Как-то на дипломатическом приеме эта дама высказала свою догадку полковнику Перро, швейцарскому контрразведчику. Перро заявил, что разделяет это мнение, но считает, что, пока англичанин не работает против Швейцарии, не собирает о ней военной информации, принимать какие-либо меры против подданного дружественной Великобритании нет необходимости.

Об этом Джим сообщил в Москву еще в июле, отвечая на радиограмму Директора, встревоженного историей с гестаповским «курьером» и другими возникшими осложнениями.

Таким образом, и для Джима, в руках которого оставался наш последний канал связи с Центром, английское посольство было бы наиболее подходящим убежищем.

В конце октября я послал Директору радиограмму: «Обстановка для продолжения работы становится все более неблагоприятной. Швейцарская полиция, очевидно, намерена разгромить всю организацию. Предлагаю попробовать связаться с англичанами и продолжать работу оттуда в новой, законспирированной форме. Прошу немедленных указаний, так как дело очень срочное».

Однако Центр не счел такой выход из положения правильным.

2 ноября Директор радировал: «Ваше предложение укрыться у англичан и работать оттуда, совершенно неприемлемо. Вы и ваша организация в этом случае потеряли бы самостоятельность. Мы понимаем Ваше тяжелое положение и попытаемся Вам помочь. Привлекаем известного адвоката из США с хорошими связями в Швейцарии. Этот человек наверняка сможет помочь как Вам, так и людям, попавшим в беду. Немедленно сообщите, сможете ли Вы продержаться или укрыться где-нибудь на два-три месяца».

Итак, теперь нужно было не медля переходить на нелегальное положение.

Подходящую квартиру удалось найти быстро: укрытие нам с женой согласился предоставить один женевский врач — верный человек, тот самый, что помогал нам переправить в 1942 году паспорт в Италию.

За сыновей, остающихся на попечении бабушки, мы не слишком беспокоились: они уже не маленькие, старшему исполнилось восемнадцать, младшему — тринадцать. Им выдавали продовольственные карточки, кроме того, я оставил теще деньги на питание и прочие расходы. Самой же матери Лены не привыкать к переменам такого рода. Вырастившая без мужа в нужде трех дочерей, эта стойкая женщина еще во время первой мировой войны, когда семья жила в Германии, предоставляла убежище немецким и русским революционерам-подпольщикам. Конспирация ей была не в диковинку. Она не только одобряла, но и настаивала на том, чтобы я и Лена поскорее перешли на нелегальное положение.

Мы с женой решили так: она ляжет пока подлечиться в клинику, а я через некоторое время перейду в подполье. Сразу обоим исчезать из дома не следовало — это могло всполошить сыскных агентов.

После того как Лену поместили в клинику, теща отвезла младшего сына в пансионат в горах — так договорились на семейном совете. Очередь была за мной.

План побега был в общем-то очень прост и рассчитан на то, чтобы усыпить бдительность наблюдавших за каждым моим шагом полицейских.

У нас была немецкая овчарка. Она-то вместе со старшим сыном и помогла мне.

По вечерам я нарочно прогуливал собаку возле нашего дома и в парке: полицейские, дежурившие в постовой будке, уже привыкли к этому. В тот день, когда я решил, что настала пора исчезнуть, вывел, как обычно, овчарку и отправился с ней к тоннелю под железной дорогой. Сын уехал туда раньше на велосипеде. Ноябрьский вечер был довольно холодный, но я специально не надел пальто и шляпы. Пусть полицейские думают, что я вышел только на несколько минут.

Уже смеркалось. В тоннеле я отдал сыну овчарку, сам сел на его велосипед и укатил. А сын вернулся домой с псом как ни в чем не бывало. Полицейские либо зазевались, либо в наступавшей темноте приняли сына за меня. Они дежурили еще с неделю, пока не обнаружили, что их подопечный скрылся. Возможно, докладывали начальству, что я сижу взаперти, боясь выйти из дому.

Под покровом темноты (в Швейцарии соблюдалась светомаскировка) я благополучно добрался до квартиры врача в старой части города, где меня уже ждали. Хозяева отвели мне отдельную комнату, в которую, кроме них, никто не входил.

Половина дела была сделана — от слежки я оторвался. Но предстояло самое трудное: организовать работу группы, не выходя из подполья, в условиях полицейского розыска. Мою связь с сотрудниками следовало наладить через самых надежных курьеров, с особой предосторожностью. Обо всем этом мне нужно было лично переговорить с Джимом. Встречу мы заранее назначили в парке «О вив». Отказаться от нее было невозможно, хотя мы рисковали: нас могли опознать и схватить.