Под призрачным прикрытием

– Хорошо, я буду коротко. Наша группа была на боевом выходе в районе села Уткино. Нас было девять человек. Там попали в засаду. Нас начали просто уничтожать. Сразу. Рядом со мной что-то разорвалось, меня подбросило – это я еще помню, а в себя пришел, когда с меня берцы стаскивали. Из всех нас девятерых только двое в живых осталось. Напарник мой был ранен, я – контужен. Попали мы в лапы «нацгвардии», а это, как мы знали, один из худших вариантов. Самое худшее, скажу я вам, что можно себе пожелать! Еще есть «Правый сектор», но разницы между ними и «нациками» никакой. Их всех следовало при рождении в унитаз выбрасывать. Но это мои эмоции. Уже после плена. А тогда… Оттащили они нас к себе в расположение. Там держали двое суток. Избивали постоянно. Один устанет, другой на смену приходит. Конвейерный метод. Били до тех пор, пока сознание не потеряешь. Но простое битье – это еще ничего. Хуже, когда окурки о наши уши тушили, когда нос зажигалками подпаливали, когда просто резали. Не убивали ножами, а просто так, ради баловства, с удовольствием в глазах, и даже с улыбочками, делали разрезы кожи. Знали, что там, в грязи, ничто не заживет, а только воспалится. Вечером связали нам по отдельности руки и ноги и повесили на забор. И водой поливали. Еще лето было, конечно. Но ночи все равно холодные. Утром с забора сняли, снова били весь день. Места живого не оставалось, и боль уже притупилась. Не чувствовалась. На вторую ночь – снова на забор, и снова водой обливали. Висеть приходилось вниз головой, кровь к лицу приливает. К утру глаза ничего не видят, не открываются. До сих пор глаза плохо видят. Множественные кровоизлияния. Приходится в очках ходить. – Устин остановился и сглотнул слюну. Рассказ давался ему нелегко. Он при каждом слове заново все пережитое проживал и снова чувствовал боль. Тем не менее рассказ продолжил. – Но утром нас отправили в штаб АТО, в Северодонецк. Устали, наверное, бить. Я видел, у одного рука замотана тряпкой. Руку себе повредил. Но бить не умеют. Не научили их. Отправили, значит, в штаб… Там пару часов продержали. Руки себе берегли, только пинали. Потом приехали парни с эмблемами «Правого сектора» и увезли нас в Краматорск. Сначала к себе на базу. Позавидовали «нацикам», тоже руки зачесались. Опять нас избивали. Только нам уже все равно было. Боль уже почти не чувствовалась, потому что все тело было сплошной болью. Нас просто медленно и со вкусом убивали… С наслаждением, с чувством собственного обосранного превосходства… Нас так же жгли, лично об меня три лопаты сломали, дробили кувалдой пальцы на ногах, молотками разбивали колени. На ночь подвешивали за поднятые руки в яме. Так подвешивали, что раздробленными пальцами ног только едва-едва земли касаешься. Висеть на руках невозможно, на ноги встать тоже невозможно. И ни разу за все это время нас не покормили. Пить, естественно, тоже не давали. Спасало лишь то, когда меня на заборе поливали. Тогда пил, что в рот нечаянно затекало. В «Правом секторе» и этого не перепадало. Это вообще звери, а не люди…

Лесничий с Иващенко слушали молча, не перебивали и вопросов не задавали. Только и у того, и у другого бегали за скулами, ближе к ушам, желваки.

– Продолжай, – непривычно мягко для «волкодавов» прозвучал приказ полковника.

– Три дня в «Правом секторе» издевались. Потом только, когда сами тешиться устали, отправили в СБУ[13] в город Изюм. Там хоть слегка от побоев отошли. Редко били. Вообще, парни попались почти гуманисты, чтоб им всем сдохнуть!.. Один нас даже тайком от коллег сигаретами снабжал и хлебом. Там вообще-то, похоже, тоже люди изредка, но попадаются, хотя большинство… Понятно про большинство… Почти не били, значит… Но у СБУ свои методы. Приходили ночью. Прямо над головой в стену стреляли. Заставляли всякие глупые бумаги писать и подписывать. То что я предатель Родины, то письмо к президенту России, чтобы он не вводил войска, то прощальное письмо родителям. Якобы перед тем, как повесят…

Мы почти все время просидели в камере, днем и ночью пристегнутые наручниками к специальным кронштейнам в бетонном полу. Гулять нас не выводили. Кормили один раз в день «бомжатниками», разведенными холодной водой из-под крана. И на том, конечно, спасибо, что не били. Но иногда и здесь тоже покормить забывали. Лиц своих не показывали. Даже следователь к нам приходил в маске «ночь». Там такие маски «балаклавами» зовут. Имели мы полную возможность загреметь на пятнадцать лет, но в сентябре нас обменяли. Когда обмен был, я на их пленных посмотрел – хари трескаются. Отъелись, будто их специально на сало откармливали…

Алексей замолчал и опустил голову.

– Больше не поедешь туда? – спросил Лесничий.