Под прицелом моего сердца

Ожидание убивало, морально уничтожало, мозг то и дело отключался. Реальность уже плохо воспринималась мною, я находился в какой-то прострации. Только последние события постоянно прокручивались в голове, и голос Златы эхом звучал в ушах. Она ведь сказала что любит меня. А я? А я нет. Я промолчал. Почему? Она думает, не доверял ей, использовал. Она открылась, а я…. А я и тут все испортил. И сам убил ее…. Увидел, как мои руки начали мелко дрожать. Сидел на диване. Встал, подошел к окну. В просторной комнате мне было мало места. Стены давили, задыхался, будто кто-то перекрыл кислород. Господи, пусть она выживет! Мне плевать на всех и каждого, только бы Злата жила! Моя судьба меня не заботила совершенно. Я не думал, что буду делать дальше. Просто боялся представить мир без нее. Да и не нужен он мне без моей ведьмочки.

Когда на горизонте забрезжил рассвет, в комнату вошел доктор. Напряженно смотрел в его лицо. Генерал встал, также молча глядел на врача.

— Мы сделали все возможное, — начал говорить доктор, я заставил себя молчать, молясь в эти последние секунду напряженного ожидания, так и хотелось кричать, ударить по стене кулаком, чтобы до боли, чтобы в кровь, но я молчал и не двигался.

— Пуля прошла в нескольких сантиметрах от сердца, — продолжал говорить доктор, — Можно сказать, что девочке повезло. Операция прошла успешно. Теперь будем ждать.

Прислонился спиной к стене, съехал вниз на пол. Оперся затылком в стену, и закрыл лицо руками.

— Вот, достали из девочки, — открыл глаза, увидел, как доктор протягивает генералу пулю в полиэтиленовом пакетике, — Может быть пригодится в поисках стрелявшего.

Доктор ушел, а я продолжал сидеть на полу, глядя на пулю в руках генерала. Спазм в горле мешал говорить, но Тимофей Потапович, будто прочитав мои мысли, подошел ко мне и протянул пакетик.

Пуля обжигала пальцы, прожигала насквозь до костей. Но я только крепче сжал ее в ладони. Осязаемое доказательство моего предательства.

— Она поправится, у вас все будет хорошо, — подбодрил меня генерал. Грустно улыбнулся. Главное, что Злата жива, а остальное не важно абсолютно.

Генерал уехал разбираться с делом Ершова. А я остался в больнице. Через пару часов меня пустили в реанимацию к Злате. Увидел мою девочку на больничной кровати. Бледная. Рыжие волосы горели огнем на белых простынях. Замер на пороге. Просто не было сил сделать шаг. И не было сил уйти. Так и стоял несколько минут, вглядываясь в каждую черточку любимого лица. Вглядывался, и что-то мешало рассмотреть мою девочку как следует. Непонятная пелена мешала, раздражала, застилала глаза. Заставил себя переставлять ноги, подойти к Злате. Оказавшись рядом, рухнул на пол. Ноги не держали. Горло сжали невидимые тиски. В шах стоял гул. А сердце…. Сердце лихорадочно билось в груди. Просто до боли хотел прикоснуться к моей девочке. Убедиться, что не чудится мне все это. Что она жива, дышит, а сердце равномерно стучит в ее груди. Осторожно, медленно прикоснулся к ее ладони. Прохладные пальчики, такие любимые и самые красивые во всем мире. Больше я не мог терпеть. Осторожно прижавшись к тонким пальчикам губами, разрыдался.

— Прости, — шептал я, зажмурившись, ощущая, как чувство вины сжигает меня, разъедает душу и мозг, — Я все сделаю, ты только живи, — просил я, а Злата лежала неподвижно. И только тоненький писк приборов отдавался эхом в тишине комнаты.

Злата

Проснулась от ужасной тяжести во всем теле, будто бетонные плиты зажали меня, навалились сверху, не давая вдохнуть полной грудью. И сухость во рту просто убивала. Открыла глаза. Через закрытые жалюзи пробивался тусклый свет от уличного фонаря. Полумрак комнаты, в которой я находилась, немного пугал. Хотела пошевелиться, лечь более удобно, но не могла. Не хватало сил. Чуть-чуть повернув голову, увидела кресло около кровати. Облегчение и радость нахлынули на меня, как только смогла рассмотреть сидевшего в кресле парня. Мой брутальный Сургут, вытянув ноги, и скрестив руки на груди, спал. Лицо могла разглядеть с трудом. Но от Емельяна ощутимо, несмотря на то, что он спал, веяло напряжением и усталостью. И все равно он был самым любимым, самым родным.

— Емеля, — тихо прошептала я. Звук моего голоса показался мне чрезмерно громким и ужасно противным, чужим.

Сургут открыл глаза, несколько мгновений не шевелился, замер, глядя на меня. Постаралась улыбнуться. Емельян медленно встал, и спустя мгновение оказался около меня. Он все также молчал, только взгляд выражал столько эмоций, что мне говорить было трудно.

— Где я? — шепнула я. Каждое слово давалось с трудом. Не успела задать вопрос, как в голове начали появляться картинки последних событий, перед тем как я потеряла сознание.

— Ты в больнице, — хриплым надломленным голосом проговорил Сургут. Почувствовала его руку на своей ладони, — Из-за меня, — совсем тихо проговорил Емельян.

— Нет, я сама виновата, — поправила я его. Сургут невесело рассмеялся. Взгляд его был все также прикован к моему лицу.