Под прикрытием

Потом устали, перебив друг друга, – революция всегда пожирает своих детей. Выбрали сначала Директорию, продажную и гнилую, потом и вовсе ударились в диктатуру – к власти пришел Наполеон Бонапарт. Этот самый Наполеон Бонапарт не придумал ничего лучше, как напасть на Россию. Кстати, государь как-то упоминал, что дела те темны, и лучше было бы вместе с Наполеоном напасть на Британию, на ее колонии – тогда бы сейчас не было этого гнилого, распространяющего политическую заразу острова. Потом – после проигранной войны – нормальную власть так восстановить и не удалось. А как ее восстановишь, когда достойных людей под нож гильотины положили? И снова проигранные войны, мятежи и революции. И, как закономерный итог – страна в считаные недели пала под ударами русских и германских войск, и на данный момент не существует – это всего лишь набор германских протекторатов и германских же земель. Даже тогда, в начале двадцатого века, как могли они сделать такой самоубийственный ход и примкнуть к Великобритании? Неужели не видели, что у русско-германского союза подавляющее преимущество?

Свобода, равенство, братство… Свобода – а государь разве не дарует всем подданным свободы? А разве само по себе жить в огромной и сильной стране, где можно смело ходить по улицам, не опасаясь, что тебя убьют – это не свобода? Равенство – а как можно приравнять, к примеру, токаря с завода и доктора наук? Или крестьянина и потомственного аристократа? Красная революция, которая у нас, слава Господу, не взяла верх, одним из требований выставляла так называемую «четыреххвостку» – свободные, прямые, равные и тайные выборы. Тайные выборы – сейчас есть, в Думу, прямые – тоже есть, свободные – в каком-то смысле тоже, за исключением имущественного ценза для голосующих и более высокого – для избирающихся. Равные – а как может быть равенство в голосах, если люди не равны ни по образованию, ни по имущественному положению, ни по чему?

Про равенство я уже сказал. Братство – не смешите. Много ли было братства во Французской революции, когда победившие революционеры принялись истреблять друг друга, после того как истребили аристократов и убили короля? Почти всех ведь, до единого казнили – какое тут братство! Под ножом гильотины все друг другу братья – это, что ли, братство?

И, наконец, самое главное – Господь жестоко наказывает всех революционеров, дерзнувших покуситься на помазанника божьего. Французы осмелились отправить монарха под нож гильотины – и теперь Франции больше не существует. Мы, русские, избежали дьявольского соблазна, вернулись к истинной, не искаженной никонианством вере – и Господь наш обратил свой благосклонный взор на нас, щедро вознаградил рабов своих, подарив нам Константинополь – второй Рим, колыбель православия, и Иерусалим – город, где умер на кресте сын его Иисус. Вся святая земля теперь наша, русская. Да и Мекка с Мединой, земля, где никогда не было ни мира, ни порядка, ни достатка должного, тоже теперь состоит в составе единой и неделимой Российской империи. Разве не стоило отказаться от «свободы, равенства, братства», чтобы обрести такое?

Вот и получается, что в лучшем случае все эти заявления и прозрения отдельных деятелей – всего лишь политическая трескотня, пополам с бредом сумасшедшего. В худшем – государственная измена. Но у нас этому хоть в гимназии учат, чтобы, повзрослев, люди критически относились к разного рода теориям. А тут… Этого не может здесь быть, потому что не может быть никогда, давайте споем «Боже, храни королеву…» и все такое. Ну-ну…

Оп-па… А мясо уже начало подгорать. Это нехорошо. Вообще – не привыкну я к местному мясу на решетке, никак не могу понять, в какой момент оно подгорать начинает. А шашлык здесь не сделаешь. Единственное, что роднит приготовленное мною с кавказским шашлыком – я отмачиваю мясо в уксусе со специями, чтобы размягчить его. Секретом ни с кем не делюсь, это – для себя.

Пока я перекладывал мясо на пластиковые тарелки, появилась Мэрион. Ни слова не говоря, шумно плюхнулась рядом, и пока я раскладывал новую порцию на решетке и ворошил угли – умудрилась половину слопать. Завидую белой завистью – столько ест, ни в чем себе не отказывает – и чтобы хоть один лишний килограмм…

– Вкусно… – среди дурных привычек Мэрион было говорить с набитым ртом. – Научишь, как готовить?

– Это мужское дело. Мясо должен готовить мужчина, так повелось еще с древности.

Мэрион оторвалась от еды, посмотрела на меня каким-то странным взглядом…

– Знаешь… Иногда я думаю, что ты не от этого мира. Что ты прилетел с какой-то далекой звезды…

Опасный момент…

— Пойду-ка я к машине, – я поворошил угли, чтобы скрыть замешательство, – принесу еще соуса. Где он?

– В багажнике…

Рацию я с собой не взял, а вот сотовый – прихватил, но положил в машину. Машинально взглянул – лучше бы этого не делал. Прием неуверенный, всего одна палочка из трех, а вот звонков неотвеченных…

И все от начальства…