Под прикрытием

Нож отскочил от стальной пластины в нагрудном кармане «пролетарки», а я успел врезать Колчаку по морде хорошего «крюка», перед тем как отскочить… Однако тоже – выдыхаюсь! В полную силу ударить не получилось.

* * *

Тем временем, совсем близко:

– УЛЬЯНОВСК!!!

Смотрю за его плечо: в широкие двери – «свиньёй» вваливаются наши атаманы с есаулами, работая направо и налево битами – только брызги соплей и крови, да осколки зубов в разные стороны:

– Ура! Погнали наши городских!

Самые умные из хулиганов, моментально всосав весь печальный для них расклад, тут же с воем начали линять во все стороны. Особей пять-десять-пятнадцать из них, спотыкаясь об распростёртые тела, пробежали через сцену – не обратив никакого внимания на события, происходящие на ней.

Одного из них я сбил ловко подставленной подножкой и он улетел в суфлёрскую будку – да там и остался, другого снёс хорошо поставленным ударом в ухо и, «потерявшись» – тот побежал в обратную сторону, снова попав под замес.

Сразу, на сердце стало как-то легко и, хищно осклабившись, говорю подходящему ко мне Колчаку:

– Хорошо, что насчёт ушей напомнил, урод! Отрежу их у тебя и подарю своей девушке вместо монисто.

Оборачивается на мгновение через плечо, вслед за моим взглядом… На потном сером лице моего собеседника промелькнула тень озарения. Поняв, что продул этот «раунд жизни» вчистую и, причём навсегда, он решил напоследок громко хлопнуть дверью:

– Хорошо… Что… Напомнил… Фраерок…

Прохрипев это, Колчак направился к Елизавете оставив попытки прикончить меня:

– Шалаву свою… Будешь сам «пользовать» – я сегодня добрый… Дохлой…

Той видать, досталось крепко! Она, с залитым чужой кровью лицом сидела, опёршись руками на пол:

– Серафим! У меня болит нога!

Слышу – плачет.

Я оказался свежее, шустрее и оказался у Лизы раньше. Широко расставив руки в стороны – как статуя Иисуса Христа где-то в «нашем» Парагвае, рычу израненным Годзиллой на нью-йоркском небоскрёбе:

– НЕ ТРОЖЬ ЕЁ, ТВАРЬ!!!

Это было единственное, что я мог ещё сделать.

Колчак, как в замедленной съёмке Зомбикалипсиса – прёт на меня и, в глазах его вижу обшитый красным полотном деревянный ящик с опилками на дне – медленно несомый под печальную музыку…

А в том «ящике» – Я!!!

Колчак подходит вплотную ко мне, решительно замахивается и прежде чем снести меня одним ударом «железной руки» – с оттенком некоторого даже восхищения в адрес Лизы, глядя на неё через моё плечо произносит:

– «Огонь», а не девка…

– Серафим, пригнись! – слышу сзади.

Падаю на одно колено и, тут же сзади раздался плохо слышимый на фоне всеобщего побоища выстрел и меж колчаковских глаз появляется отверстие – не предусмотренное заранее матушкой-природой.

Следом мишкин, слегка недоумевающий голос:

– Мне послышалось, или он сам мне скомандовал: «Огонь»? Последний раз такое слышал – когда при мне расстреливали одного больш… Большую группу белопольских панов!

Лиза, зарыдала, уже не сдерживаясь:

– МИША!!!

Как говорят наши заклятые «партнёры» американцы: «кавалерия всегда приходит на помощь вовремя». Однако у нас, у мужиков свои слова – чтоб выразить благодарность за спасение:

– Миша, блин… Где тебя черти носит? Нас тут, чуть на лоскуты не порвали.

В ответ, невозмутимо ефимовским голосом:

– Извини, Серафим – но всё шло строго по графику…

Оборачиваюсь, на сцене все наши – ульяновские, даже Санька с Ванькой, а Анисимов-младший смотрит на карманные часы и бурчит:

– …Тобою лично составленному! А вот сам ты подкачал со своим «сценарием» – мы вас за углом поджидали.

– А что так поздно сигнал крикнул? – это уже Конофальский, – пока до нас дошло, что дело пахнет керосином…

«Блин, каждый мнит из себя стратега – видя бой со стороны»!

– Некогда было кричать – «покойнички» на редкость шебуршные попались!

На сцене – весь наш ульяновский комсомольский «актив», в полном снаряжении, поигрывая битами и охаживая ими хулиганов пытавшихся линять в этом направлении. «Снайперы», тут же стали внимательно выцеливать наиболее опасные цели среди дерущихся в зале, время от времени метая вниз увесистые маховички.

* * *

В полном изнеможении, валюсь на пол рядом с Елизаветой. Та, с почти высохшими глазами, кивает на свежий труп:

– Серафим! А кто обещал мне его уши?

Похоже, у ней «отходняк» – посттравматическая истерика, то есть. Успокаивающе глажу длинные волосы:

– Девочка моя! Зачем тебе уши какого-то дохлого нарка?! Давай, я лучше подарю тебе кроличью лапку на счастье? У Отца Фёдора, этих лапок – хоть завались…

– Так и знала: все мужчины – обманщики.

– «Знала», или как и про оргазм – тебе мама сказала?

– Фи… Пошляк!

– Ладно, «семейные сцены» потом будешь мне закатывать! Давай лучше посмотрим что у тебя с ногой.

Щупаю её лодыжку… Небольшая припухлость… Кажется ничего серьёзного – ушиб или растяжение:

– До свадьбы с султаном заживёт. Давай представление досмотрим – там как раз к развязке «движуха».

«Рёв богов и плачь чертей» – словами «братьев навек», китайцев то бишь!