Под прикрытием

Вижу склонившееся надо мной бородатое лицо отца Фёдора.

– Нет, не сплю, Ваше преподобие…

– Тссс…

Он, встревоженно озираясь за спину, прижимает палец к губам:

– Больше не называйте меня так!

– Почему?

– Потом расскажу… Чуть позже.

– А как Вас тогда называть? «Отец Фёдор»?

– Нет! Пока никак не называйте, а если уж приспичит, – он немного смущается, затем решился, – просто «отец» и, всё! И, побольше молчите…

Хм… Не пойму я: вроде лето на дворе – а лыжи всё одно не едут! Однако, думать мне совершенно в лом – какая-то слабость в теле, переполненный мочевой пузырь давит на какую-то «внутричерепную извилину» и, страшно хочется…

ЖРАТЬ!!!

Тут, слышу шаги – кто-то подходит к дверям спальни.

– Как самочувствие, сынок? – спрашивает священник уже достаточно громко.

Так, так, так…

Кажется, соображалка у меня включается! Ладно, будем играть отведённую для меня роль – деваться всё одно некуда:

– Что-то сил у меня совершено нет, отец…

Боковым зрением замечаю: в дверь осторожно крадучись входят две благообразные старушки и замолчал.

– Так правильно – после тифа, то! Тебя же вчера ночью в беспамятстве привезли – да ещё и ограбленным до исподнего!

– А документы…, – голосом умирающего «лебедина», вопрошаю я, – документы сохранились, отец…?

Кстати, притворяться мне довольно легко было: ибо, действительно – как после тифа, хоть ни разу им не болел (тьфу, тьфу, тьфу!), но очень хорошо представляю себе, по книгам, то состояние!

– Не было при тебе ничего – ни документов воинских, ни денег, ни одежды какой.

– ЧТО?! И, даже красные революционные шаровары умыкнули и комсомольский значок…? Вот же, бЯда!

– Ничего, ничего, Серафим…!

Приподнимаю от удивления бровь: ЧЕГО?! Вообще-то, меня прежде Антоном звали.

Отец Фёдор, подмигивает изо всех сил – прямо-таки, как телеграфом семафорит.

– …Я уже с товарищем Анисимовым поговорил – восстановят тебе документы! И, этот… Как его…? Ты только поправляйся – всем приходом за тебя молимся… Правда, сёстры?

– Правда, батюшка! – чуть ли не хором, умиляясь молвили старушки, – чудо то какое свершилось… Матушка Прасковья, жаль не дожила – ведь, все глазоньки проплакала, сыночка ожидаючи.

Ну, вот… Теперь я попович и, звать меня, не абы как – а Свешников Серафим Фёдорович. Однако, счас весь изольюсь!

Улыбнувшись старушкам улыбкой неразумного дитяти, обращаюсь к названному родителю:

– Отец! Как бы мне «по-маленькому» сходить и, того… И, это… Покушать бы, а?

Понимающе кивает, умильно улыбаясь:

– Сейчас сёстры тебе помогут, Серафимушка.

Когда старушки сделали все дела по уходу за мной и, накормив удалились из избы, я слегка наехал на иерея:

– Лучшего ничего не могли придумать, Ваше Преподобие?

– А, что я мог «лучше» придумать, Ангел, когда Вы в беспамятстве сутки лежали и бредили? – резонно заметил тот, оправдываясь, – доктора, Михаила Ефремовича позвал и, это… Так и, так говорю – сынок родной с польского фронта возвернулся! Какую ещё «легенду» я мог придумать? Сами подумайте…

Согласен, возможности у него довольно ограниченны! Навряд ли, в семинарии его учили придумывать «легенды» для нелегалов – а сама жизнь и карьера священника, эти теоретические знания оттачивала на практике. Тем более, вряд ли среди его близких знакомых были какие-нибудь «урки» – которые могли мне «сделать» липовые «ксивы».

– …А так, всё наполовину уже сделано: довоенные документы Серафима уже имеются – нужно лишь оформить с них советские.

Ну… Что тут скажешь? Тоже – вполне резонно.

– Да к тому, – Отец Фёдор сделал умиротворённое лицо, – я вижу в сём знамение – знак свыше…

– В смысле?

Тот, крестясь на иконы в углу:

– Долго мы с матушкой ждали сыночка с войны… Денно и нощно молил я, просил Господа и услышал он мои молитвы – дал вместо моего Серафимушки, Серафима Шестикрылого[5]…

Священник, от переизбытка чувств, с привсхлипываниями зарыдал в голос, слёзы обильно потекли в седую бороду:

– Для спасения матушки России от Антихриста Грядущего…

Волей-неволей на ум пришли слова Александра Сергеевича:

«Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый Серафим…
…В портале с компом появился».

– Извините, какого года ваш сын…, – спросил когда он успокоился, – в каком году родился?

– Что? …Ах, да! Мой Серафимушка родился третьего апреля тысяча девятисотого года.

– Так, значит мне сейчас полные 22 года?

– Совершенно верно.

«Ровесником века буду. Тоже не плохо – меньше буду в старости с определением собственного возраста париться».

Был такая у меня проблемка под конец «той жизни»… А здесь – посмотрел на дату в календаре, откинул первые две цифры – и никаких проблем. Лишь бы дожить мне до второй собственной старости и «того» возраста!

Ещё вот одна досада:

– Если честно, надеялся на более «красную» биографию…

Отец Фёдор, сделал удивлённое лицо: