Под подозрением

На месте преступления Филину пришлось провозиться пару часов: дежурный прислал в подмогу лишь одного опера, а им нужно было опросить свидетелей, проконтролировать работу криминалиста до приезда следователя из СК, вместе с понятыми обыскать комнату подозреваемого и прочее-прочее-прочее. Обычная оперская работа.

Когда Филин вернулся в отдел, то встретил в фойе ОВД тощую и изможденную женщину. Ей было не больше 50, но выглядела она значительно старше. Бучельникова… Она атаковала стойку дежурного, причитая и плача в окно:

— Что случилось с моим сыном? Как это случилось? Господи…!

— Женщина, успокойтесь.

— Как вы можете так говорить? Мне участковый сказал, что Марата убили! Я хочу знать, где он! Это сын мой, понимаете?!

Филин с трудом заставил себя отвести глаза от женщины и проскользнул мимо незамеченным. Филина словно обдали холодным душем.

Меньше всего на свете он хотел сейчас говорить с ней.

Филин быстро поднялся по лестнице на этаж, который занимали опера. В своем кабинете открыл форточку и закурил.

«Это сын мой, понимаете?!» — звенел в ушах крик убитой горем женщины. Филин ярко и живо вспомнил, как две недели он пришел к ней домой с известием о том, что Буча кто-то сильно избил во дворе дома. Филин вспомнил гадюшник, в который превратил квартиру этой женщины ее непутевый сын. Филин со смесью жалости, отвращения и тоски вспомнил железную дверь, которой Бучельникова отгородила свою спальню от остальной квартиры. Маленький мирок пожилой женщины, граница между ней и наркоманским адом снаружи. Филин вспомнил ее слова — так отчетливо, словно слышал их прямо сейчас. «Я прихожу домой с работы и сразу закрываюсь тут, — горько и устало жаловалась она ему тогда. — Сижу, включу телевизор, чтобы не слышать ничего. В туалет даже боюсь выйти. Вдруг какой-нибудь наркоман из его дружков прибьет меня. В собственной квартире…»

Социальная трагедия.

В кабинет вошел Басов.

— А ты где был?

— На выезде, — хмуро ответил Филин. — Слушай… Попцов уволился, да?

— Вчера зашел ко мне. — Басов вздохнул и сел на край стола. — Положил заяву на стол.

— А ты?

— А что я? Сказал, что он может не отрабатывать две недели. Не знаю как ты… я его здесь видеть не хочу.

Филин кивнул.

— А я убойщикам в главк звонил, узнать, как дела, — продолжил Басов. — Они установили личность той танцовщицы, про которую твоя Катя рассказывала. Виктория Сомова… Стали колоть Штыка и его парней. Локоть поплыл. Согласился показать, где спрятали труп. Где-то за городом, в лесопосадке. Завтра собираются на выводку его тащить.

Филин снова кивнул, но затем не выдержал и устало попросил:

— Дим, давай не сейчас.

— Как хочешь. — Басов пытливо посмотрел на него. — С тобой все в порядке?

— Буча убили.

— А, так это он новый жмур? Тот самый Буч, которому пару недель назад голову проломили?

— Здоровяк, которого мы искали, закончил начатое. Буч пришел к нему, чтобы разобраться.

— Ну вот и разобрался, — хмыкнул Басов.

— Его мать внизу, — помедлив, сказал Филин. Он смотрел в окно. — Плачет, атакует дежурку. Просит дать ей какую-нибудь информацию… Я две недели назад был у них дома. Там ад настоящий, Дим. А когда я сказал ей, что сына в больницу увезли, знаешь, что она ответила?

— Мне на самом деле надо догадываться или…?

— Она сказала «Лучше бы его убили».

Басов понимающе вздохнул.

— Мда. Даже такие как Буч для кого-то — просто их дети, да? Плоть и кровь и все такое?

Об этом Филин тоже не хотел говорить. Он вдруг понял, что не хочет говорить вообще ни о чем. Филин наконец сообразил, что ему нужен полноценный отдых после всего пережитого. Поначалу казалось, что стены родного ОВД помогают. Теперь Филин убедился, что это не так.

— Дим, ты говорил, я могу несколько дней дома отсидеться?

— Да не вопрос, отсиживайся сколько хочешь. Оформим потом как больничный, через нашу поликлинику.

По пути домой Филин заехал в цветочный магазин и купил красивый букетик.

Поднимаясь в квартиру, он скользнул взглядом по сорванной печати и трещинам в двери — следы недавнего визита Хрулева с группой спецназа. Одно из воспоминаний об этой паршивой истории.

Но было в этой истории и то, чего он забывать не хотел ни за что.

Это Она.

Катя открыла входную дверь еще до того, как он постучал, и довольно хихикнула:

— А я тебя в окно видела, — ее лицо вытянулось при виде букета, который Филин, чувствуя себя наивно и глупо, сунул ей под нос. — О, это… что?

— А на что похоже?

— За что?

— Не знаю. За все.

Улыбаясь, Катя приняла букет. Бросилась на кухню, чтобы немедленно определить его в какую-нибудь вазу или — за неимением таковой — хотя бы банку. Но тут же бросилась назад, поняв, что не поблагодарила Филина.

Поцеловав ее в ответ, Филин неожиданно для себя сказал:

— Ты же никуда пока не собираешься переезжать? Надеюсь? Я… я бы не хотел.

Катя улыбнулась, понимая, к чему он клонит.

— Могу задержаться на недельку-другую. Если ты пообещаешь, что мне ничего не грозит. А то твои бывшие… — она тут же виновато осеклась. — Извини, я пошутить хотела, дура, но…

— Все в порядке, — с улыбкой успокоил ее Филин и, поцеловав, крепко обнял.