Найти новое жилье проблем не составило. Снять часть дома оказалось проще простого. Периодически бывая на Тортуге, сложно не обзавестись нужными связями. И практически невозможно не знать, кто чем зарабатывает. Пожилая пара Браунов, например, сдавала первый этаж своего небольшого особняка. По деньгам выходило очень недешево, но прилагалась приличная обстановка, прислуга, трехразовое питание и абсолютное невмешательство в личную жизнь.
Формально, мы с Эстель жили в разных комнатах. У нас даже входы в дом были разными. А реально, разумеется, ночевали в одной постели. Тем более, что за дополнительную плату миссис Браун согласилась изобразить из себя нечто типа дуэньи. Понятно, что вся наша затея была шита белыми нитками, но необходимые приличия были соблюдены, а больше меня ничего не интересовало.
Самое занятное было, когда мы встретились с Эстель на приеме у губернатора. Ее он пригласил вместе с Браунами, а меня отдельно. Мы станцевали целый один танец, перебросились парой фраз, и Эстель дотронулась открытым веером до левого уха, давая понять, что за нами следят[5]. Да понятно, что следят. Как голодные акулы ждут, когда мы совершим "в порыве страсти" какую-нибудь оплошность. Развлечений у народа мало, вот и извращаются.
Я бы, конечно, занялся чем-нибудь более полезным, чем в этом гадюшнике находиться, но с губернатором следовало поддерживать хорошие отношения, поскольку я хотел выкупить довольно приличный участок земли. В принципе, я помнил, что лет через 30 флибустьеров с Тортуги эвакуируют окончательно. Но бизнес я собирался раскрутить в ближайшие три года, а затем, лет через десять, благополучно его продать.
В принципе, денег у меня было достаточно для того, чтобы ничего не делать всю оставшуюся жизнь. Но я не очень представлял себе такое времяпровождение. Это ж с ума можно сойти от скуки! Развлечений в 17 веке не так уж много, а на Тортуге и того меньше. Я поэтому и библиотеку начал собирать - чтобы было, чем занять мозги. К охоте я равнодушен, балы мне удовольствия не доставляют (скорее наоборот), так что требовалось придумать себе занятие. Или меня опять в море потянет. Подвиги совершать.
Надо, кстати, подумать, что с кораблями делать. К чему нам теперь четыре фрегата? «Фортуну» оставим на всякий случай, а остальные можно будет продать. Или влиться в контрабандный бизнес. Нет, наверное, я поспешил, когда подумал, что корабли окажутся не нужны. Мало ли, как будут меняться губернаторы на Тортуге. И как сложатся обстоятельства. Может, придется убираться подобру-поздорову. И четыре корабля в такой ситуации точно не окажутся лишними.
Финансы тоже следовало перераспределить. Поскольку деньги, вложенные в голландские торговые дома, давали очень хороший доход, сотрудничество с ними я решил продолжить, а вот акции Вест-Индской компании продать. Все равно ей недолго осталось. Я не помнил точно, сколько именно, но лучше не рисковать. Бульона я убедил без труда. Он вообще не очень хорошо во всем этом разбирался, так что пришлось его натаскивать. Раз уж мы будем компаньонами, то и бизнес должны вести на равных. Не буду же я постоянно все тащить на себе! Да и не хочу, чтобы в голову Бульону забрела мысль, будто я его обманываю.
Я планировал создать базу отдыха для состоятельных господ - капитанов, офицеров, чиновников. По официальной версии на огороженной территории находились рестораны, мужские клубы и прочая лабуда. А реально - игорный бизнес, элитные бордели и прочие острые ощущения. Дорогая обстановка (благо, статусных вещей было награблено достаточно), уютная атмосфера, вышколенная прислуга и полная конфиденциальность. Хотя последнее больше для чиновников и очень богатых торговцев, которые соблюдали приличия. Пиратам было абсолютно наплевать, кто и что о них думает.
Проект оказался удачным. Деньги лились рекой, и дела наши шли прекрасно до 1665 года. А потом на Тортуге сменился губернатор. Франция прислала своего ставленника - в июне к нам прибыл ни кто иной, как Бертран д'Ожерон де ла Буэр. И разумеется, он сразу же захотел со мной встретиться.
Худощавый, элегантно одетый мужчина примерно 40 лет, вежливо улыбался, задавал кучу вопросов и смотрел на меня очень оценивающе. Напомаженный, расфуфыренный, растягивающий гласные, губернатор был воистину великосветским вельможей, что охотно демонстрировал. Прямо так и казалось, что сейчас выпрыгнет откуда-нибудь церемониймейстер и объявит третью часть марлезонского балета. Вот только глаза д'Ожерона были… очень холодные. И в речах о величии Франции не хватало искренности.