Под опущенным забралом

— А я недоумеваю, неужто не знает про Гацкевича! Он оставался во Львове при большевиках и был арестован. Вам Байдалаков не сказал, что прежде, чем попасть на восток, следует пройти у немцев школу? Стояли же наши пражские эмтээсовцы «носом к стенке», сидели часами на скамейках в позе «смирно» и ползали «на карачках» перед тюремными надзирателями. Проделывал все это в Варшаве и я, теперь придется «доказать немцам свою благонадежность» и вам, дорогой Олег Дмитриевич! Откуда, кстати, вы появились? Я ждал не вас, а какую-то женщину, Ару Шишкову.

— Ширинкину!

— Да, правильно, Ширинкину! Поручено ввести ее в курс и уехать в Витебск. Там планируется обосноваться нашему перевалочному пункту во главе с Гункиным и Кабановым, там же работает главным врачом городской больницы сестра Георгия Околова — Ксения Сергеевна. А вам, если документики тютю, придется потрудиться. Столько было о вас разговоров! А с приездом из Румынии Околова все было приглушено. Вы ведь в Бессарабии печатной пропагандой заправляли? Как там у вас с типографией?

— Трудно… А откуда взялся Кабанов?

— Как откуда? Это смелый человек. Накануне войны он был в Кишиневе, задержан, но ему удалось бежать.

«Да, смелый, — усмехнулся про себя Чегодов. — Но побег этого труса действительно удивителен».

— В Берлине Байдалаков хвалил вас. В июне сорокового года вас ведь тоже, как и Кабанова, направили в Бессарабию и в Буковину. Правильно? Вам поручили организовать радиостанцию и подпольную типографию, вы печатали и распространяли среди бойцов Красной армии наши листовки. Верно? Как видите, мне о вас кое-что известно. Вергун сетовал, что связь с вами по радио так и не была установлена…

— Портативная радиостанция, Владимир Владимирович, была взята пограничниками возле Измаила. Тогда же схватили молодого парня, а Лукницкий спасся только чудом. Листовок мы не печатали…

— Ах вот почему с приездом Околова разговоры на эту тему приглушили! Здесь работенка преотвратная. Не то что бабе — мужику не под силу. Будете «подсадной уткой» в камере строгого режима и выявлять коммунистов, их секреты. Что поделаешь, нужно! — Он ухмыльнулся. — Режим в тюрьме тяжелый, действует на психику, две недели работаешь, месяц отдыхаешь. Очень трудно, но ко всему привыкаешь. Долго вас держать не станут, одно-два удачных дела — и все в порядке. Меня наградили за заслуги — посылают вроде бургомистром в Витебск. А вам, по чину, Киев могут дать. — Его свиные глазки смотрели испытующе. — Работать надо. Партизаны на Львовщине появляются. Наглеют.

«Неужели русский интеллигент может дойти до такого уродства? Предавать врагам своих братьев? Мерзавец!»

— О чем это вы задумались, Олег Дмитриевич? — вроде бы догадался Брандт. — Победим — оправдаемся! А палачом быть еще противней. Но люди идут. — И, уставясь куда-то в угол, он положил ладони на колени, словно прикрывал заплаты на штанах.

— Меня к вам Байдалаков не посылал. С ним я не виделся с сорокового года, когда был переброшен в советскую Бессарабию. С Кабановым мы там вместе в одной камере сидели…

— Околов проводил следствие и установил, что в Кишиневе и Черновицах засланные группы были арестованы, отвезены в центр и расстреляны, — и Брандт подозрительно уставился на Чегодова. — Кроме Кабанова…

— Вот и я жив. Околов ошибся. Меня никто в центр не вывозил и не расстреливал. — Чегодов рассказал о своем бегстве из КПЗ и о том, как он скрывался на улице Потека Мализилор. Опустив все дальнейшее, закончил: — Ближе всего из Черновиц было до Львова, вот мы и пришли.

— Невероятно! Фантастика! Как в романе! Бежать из тюрьмы опаснейшему врагу советской власти! Скрываться несколько месяцев от НКВД в Черновицах? Я-то вам, конечно, верю. Но немцы могут усомниться. Хорошо, что вы к ним не обращались. — И он снова сверлил его своими свиными глазками. — Кабанов о вас тоже рассказывал…

— Что же мне делать? — спросил попросту Чегодов и подумал: «Сегодня же или завтра утром донесешь обо мне немцам!» — Гоша Кабанов сумел бежать, невероятно!…

— Ничего немцам о своих черновицких делах пока не говорите, — заторопился Брандт. — Вы, мол, приехали из Варшавы, от Вюрглера, чтобы сменить меня, а там приедет и Ширинкина, и вы с ней какое-то время поработаете. Я познакомлю вас с начальником «реферата «А»» Эрихом Энгелем из четвертого отдела гестапо. Он занимается коммунистами и партизанами, а также актами саботажа. Мужик сволочной, но с ним можно договориться. Согласны?

— Це дило треба розжуваты, как говорят на Львовщине. Я ведь с гестапо не сотрудничал, Владимир Владимирович, и методы их мне не знакомы. Но преклоняюсь перед такими людьми, как Канарис…

— Гиммлер, Шелленберг, Мюллер! Это боги разведки! Они успешно ведут борьбу с большевиками. Включайтесь и вы! А сейчас пойдемте в ресторан поужинать!

— Я еще не сказал «да»! Но вы меня уговорили. Я голоден как волк. — И подумал: «В ресторане, разумеется, произойдет «случайная» встреча с шефом, меня либо арестуют, либо начнут копать». — Его мозг лихорадочно работал.

Тем временем Брандт набрал номер телефона и сказал: