Под опасным солнцем

Может, у меня больше не будет случая сюда вернуться. Что я упустила? Янн идет следом, тыльной стороной ладони отводит маркизскую тряпку.

И вдруг до меня доходит. Я ничего такого не вижу и не слышу — я это просто чувствую.

Духи! Запах, впитавшийся в занавеску, едва уловимый, но я уверена, что не ошиблась.

«24 Faubourg» от «Эрмес». Это очень дорогие духи, и могу вас заверить, что на Хива-Оа их не купишь. Мари-Амбр ими душилась и вчера, и все дни, с тех пор как приехала. Но только не сегодня утром!

Янн тоже почувствовал запах? Он что-то заподозрил? И потому на этот раз настаивал, чтобы Майма держалась подальше отсюда? Потому что она могла узнать духи своей матери? Я вспоминаю, как разозлилась Майма, когда он велел ей оставаться в пансионе, и мама на этот раз не уступила.

Оставайся здесь с По и Моаной.

А я отвела глаза и потрогала свои красные бусы.

Прости, Майма, но это уже не игра, а тебе всего шестнадцать, и мы должны тебя оберегать. Кто-то из нас совершил убийство. И вполне может быть, что он на этом не остановится.

Дневник Маймы Тапю

Я в ярости металась взад и вперед по кухне.

Все меня бросили, и даже Клем не заступилась. Только поерзала, отвела глаза и потеребила свои красные бусы.

Ничего, Клем, я уловила сообщение при помощи телепатии.

По острову бродит убийца, а ты еще ребенок, и мы с Янном и твоей мамой за тебя отвечаем, и все такое прочее.

По с Моаной, строго следуя указаниям Танаэ, готовили фири-фири, оладьи на кокосовом молоке. Сидели рядышком и в четыре руки смешивали муку с сахаром, резали стручки ванили, терли кокосы — так, будто ими управлял единый мозг. Я и не думала им помогать, с меня хватало и того, что я торчала там как на привязи. И с завистью смотрела на квохчущих за окном кур — даже они свободнее меня. А я-то вообразила, будто и впрямь стала помощницей моего капитана. Ага, как же… Появилась малейшая опасность — и меня тут же задвинули.

Отошла в сторону, остановилась перед черной доской.

До того, как умру, мне хотелось бы…

Рассеянно просмотрела записи, оставленные недавними постояльцами, уже покинувшими Хива-Оа, уехавшими далеко отсюда.

Выиграть 120 миллионов (лет) в лотерею.

Найти, где продают билеты в рай… и купить билет туда и обратно.

Чтобы у меня было 18 детей и 73 внука.

Почерк, разумеется, мужской.

Чуть подальше, в рамке, — Брель с последней своей возлюбленной, Мэддли, улыбался, выставив зубы вперед, у него лошадиная улыбка, неудивительно, что он здесь так прижился. Послушать его, так осторожный человек — убогий. А если это женщина? Старый женоненавистник! Неудивительно и то, что тебе так хорошо было на земле мужчин! Легко рассказывать о детстве словами поэта или кистью художника, предоставив жене растить детишек в равнинной стране за пятнадцать тысяч километров отсюда! Брель с Гогеном друг друга стоили! Это остров не маркиз, а маркизов, герцогов, захудалых властителей кокосового княжества.

Я злилась. Не могла больше торчать там в кокосово-ванильном облаке. Из головы не шли Янн и эти тетки, которые грызли ручки, так и не написав ни слова, из головы не шла зарезанная Титина на кровати, из головы не шло расследование, которое я могла бы подтолкнуть.

Танаэ, которой надоело смотреть, как я кружу по комнате, будто привязанная к колышку лошадь, предложила компромисс:

— Майма, поможешь мне? Собери копру с сушилки в саду. Только далеко не уходи!

Копра — это сушеный кокос, главное богатство острова, в каждом доме в каждой долине есть такие сушилки, кокосовый орех используют вместо всего — вместо мыла, вместо крема, вместо духов. Я не ответила. Я не котенок, которого выпускают на балкон, чтобы не точил когти о ковер. Плюхнулась на диван напротив одного из двух больших зеркал и потянулась за буклетом фестиваля искусств Маркизских островов.

— Спасибо за помощь, — вздохнула Танаэ. — Схожу сама.

Как только она вышла со своей корзиной, я вскочила.

— Ты куда? — спросила По.

— Пройтись.

— Тебе не разрешили выходить!

По всего на год старше меня, а строит из себя мамочку.

— Я только спущусь в погреб попрощаться с Титиной. Я имею право туда пойти.

— Нет, не имеешь, — влезла Моана. — Это место — тапю.

Моана старше меня на два года, но вполне годится в бабушки.

Тапю — так здесь называют табу. Островитяне придумали это слово для обозначения всего запретного и священного, так говорят про людей, места и даже предметы. В общем, табу — это правила, которые мешают взрослым жить, устаревшие правила, которые дети просто обязаны разрушить!

— Табу-табу, молчок, роток на замок, — сказала я, приложив палец к губам.

И захлопнула за собой дверь.

Глянула направо, потом налево, на Танаэ, которая хлопотала под бугенвиллеями, — и сорвалась с места. До фаре Танаэ отсюда по аллее пятьдесят метров.