Под одной звездой (СИ)

В комнате было темно и уныло, закрытые жалюзи надёжно блокировали свет. Вместо того чтобы поднять их, Маша включила лампу у изголовья кровати и плюхнулась на место, где ещё не так давно проводил часы своего одиночества любимый ею человек.

Чуть помедлив она открыла обложку и вчиталась в ровные, выведенные неторопливым женским почерком буквы:

Моя жизнь начиналась, с какой точки зрения не посмотри, довольно заурядно. Обычная мама, районный роддом, самые что ни на есть обыкновенные акушерки и мед. персонал, а в фойе мою маму и новорождённого меня ждали такие обычные папа и старшая сестра. Ничего в этом происшествии не предвещало того безобразия, которое произошло гораздо позже и перевернуло наши жизни до неузнаваемости. Сейчас мне семнадцать лет, моё дальнейшее существование поставлено под вопрос. И независимо от того, что случится со мной в будущем, моя жизнь никогда больше не будет прежней. И сейчас я вам расскажу, почему.

Ключевым моментом во всей этой истории стало всё-таки моё рождение, и осознание матерью, что дети - это счастье и благо, и двоих ей определённо мало. Папа с этой позицией был согласен, но вот провидение не горело их обеспечивать хотя бы ещё одним ребёнком. С тех пор как я себя помню, мать всё время обещала мне сестричку или братика, но время шло, а прибавления в семействе всё не было. Мы со старшей сестрой смотрели на все попытки матери увеличить наше семейство с лёгким недоумением, но возражать или переубедить её не пытались: это было бесполезно. Однажды решившись на что-то мать упорно следовала выбранному пути и никогда не сворачивала.

К моим пятнадцати годам она собрала нас на семейный совет, публично признала своё полное бессилие в вопросах зачатия ещё одного ребёнка и попросила разрешение на усыновление. Мы конечно же не могли отказать маме, она и без этого за эти пятнадцать лет настрадалась, но поскольку никто из нас уже не хотел возиться с колясками-пелёнками, мы поставили ультиматум - ребёнок должен быть достаточно взрослый.

Окрылённая этим решением мама бросилась по детским домам в поисках хорошей кандидатуры, но всё оказалось не так быстро, и не так просто: детей подходящего возраста либо не было, либо возникали какие-то проблемы с опекунством. Тягомотина эта тянулась почти год, пока, наконец, маме не предложили удочерить девочку лет пятнадцати. Точнее администратор детского дома сказать не могла, поскольку девочка эта страдала практически полной потерей памяти и даже не помнила, как её звали. Мама пообщалась с этим ребёнком и уже через неделю привела её к нам в дом.

Сейчас мне кажется, что это был судьбоносный день в нашей жизни. Как сейчас помню, я стоял в гостиной и смотрел в пронзительные синие глаза своей новоиспечённой сестрицы, и думал, что она носит контактные линзы. Потому что по-настоящему таких глаз не бывает. На тот момент я ещё не верил в чудеса. Вернее как, где-то в глубине души подсознательно верил, мне очень хотелось чтобы они существовали, но рациональное мышление и технократическое воспитание данное мне родителями заставляли думать, что магия - это сказки.

Поскольку своего старого имени девушка не помнила, мама дала ей новое. Николь Райт - так теперь её стали звать. Мама рассказала, что она уже полгода в приюте, и за это время так и не вспомнила, откуда она родом. Зато прекрасно помнила, как писать и читать, и впитывала новые знания о мире как губка. Первое время Николь большую часть времени проводила в комнате, выделенной ей мамой, с книжкой в руках. Даже на ужин она спускалась не отрывая взгляда от печатных страниц. Разговаривала Николь очень мало, и наши с Келли попытки разговорить её, ни к чему обычно не приводили. Поэтому мы изобрели довольно странный способ общения: подкладывали ей в книги записки, а потом обнаруживали ответные у себя на столах.

Сестру эта переписка забавляла, меня же скорее раздражала, ибо писать записочки мне казалось чем-то детским и в чём-то даже немного обидным. В остальном же мы приняли Николь в семью без проблем и уже через месяц считали её полноправным членом семьи. Пусть и чудаковатым. Но своим.

Ещё через месяц мама решила, что хватит сестрице сидеть дома, пора бы уже и приобщиться к среднему образованию, и записала её в школу. Так мы с Николь оказались в одной лодке и в одном классе в придачу.

Строчки плыли перед глазами, вызывая в голове довольно однозначные визуальные образы, и Маша никак не могла уловить: это её собственная память подсовывает ей картинки или рукопись заставляет её видеть всё то, о чём она читает глубже и многосторонней. Между строчек звучали голоса родителей Тома и одноклассников, шумы окружающего мира, отголоски давно забытого прошлого всплывали в голове так ярко, что Маша еле успевала следить за повествованием, а между тем на страницах разворачивалась детективная история о пропавших без вести подростках и загадочном приятеле главного героя.

- Вот ты где! - от неожиданности Маша даже выронила из рук рукопись и оглянулась.

В комнату вошёл Макс. Даже не разуваясь, он плюхнулся на кровать, рядом с девушкой.