Под Одним Солнцем

— Ханс поставлял пылевые облака в район Тарапы-12, — пояснил за Ханса бармен. — Пылевые облака, если я не ошибаюсь, единственная жратва протозид. К тому же эти облака — единственное, на что они обращают внимание. Ханс — фанатик. Он живет своей работой звездного перегонщика. Никто лучше его не может распотрошить и перегнать на сотню световых лет настоящую глобулу — пылевую туманность. И вдруг эти твари… — бармен покосился на Хенка. — И вдруг эти протозиды бросают все и начинают куда-то уходить. Они даже не хотят жрать прекрасную жирную пыль, которой нагнал им Ханс. Мне-то на протозид наплевать, но вот у Ханса на подходе к Тарапе-12 застряло шикарное пылевое облако на десяток световых лет. Если его не пожрут протозиды, а, похоже, они этого не сделают, Ханса оштрафует звездный Патруль, — Люке не смог скрыть усмешку. — За умышленное засорение Нетипичной зоны.

— Но ведь Ханс выполняет задание Земли. Гонять пылевые облака вовсе не частное дело.

— Все так. Но Ханс — профессионал. Он классный перегонщик. Его нервируют такие заминки. Классный перегонщик, — пояснил Люке, — должен уметь предугадывать такие сбои.

— Как можно такое предугадать?

— Не знаю, — Люке наполнил чашку. — Когда протозиды направились под Формаут, некто Людвег сумел такое предугадать. Извини, Ханс, — повернулся он к перегонщику, — я говорю правду.

— Проклятые протозиды!

— Ты понимаешь, — еще обстоятельнее пустился в объяснения Люке, — Ханс пригнал этим тварям целую кучу облаков, а они вдруг бросили все и ушли! Он старался пригнать им как можно больше этой гнусной пыли, которая только засоряет пространство, а они так его подвели! Хенк — свой парень, — сообщил Люке перегонщику. — Видишь, он приуныл. Он все понимает!

— Я вижу, — расчувствовался Ханс. — Таких парней, как Хенк, я чувствую сразу. И на этом стою, Хенк! Слышишь, Хенк? Ты мне нравишься, Хенк! Позволь, я поцелую тебя!

Плоские щучьи губы Ханса впрямь дотянулись до щеки Хенка.

Заунывно орала в джунглях какая-то птица, вдали взлетали и гасли ракеты. Призраки-путешественники, созданные воспаленным воображением Ханса, кажется, совсем сбились с пути.

— Я рад, Хенк, что ты так легко схватываешь любую проблему, — радовался звездный перегонщик. — Я рад, Хенк, что мы с тобой сидим посреди болота, как на настоящей Земле, и вместе обсуждаем поведение этих проклятых тварей. Завтра утром, Хенк, я проснусь, завтра, Хенк, я вспомню, что поцеловал тебя…

— …и меня вырвет! — негромко, но слышно закончил за Ханса Люке.

Они засмеялись, но Хенку стало не по себе. Знай Ханс о том, что случилось с ним, с Хенком, он вряд ли полез бы целоваться, особенно при его нелюбви к протозидам.

«Кто я?.. Протозид?..»

Хенк усмехнулся.

А почему нет? Разве он не пожалел приговоренного к уничтожению протозида? Разве он не оспаривал приказ Земли? Разве он не обманул Охотников?.. Ведь превращенного в пылевое облако протозида в любой момент можно вернуть в обычное состояние.

Почему я так поступил?

Хенк задумался.

«Ни Челышев, ни тем более Ханс не поступили бы так…»

Хенк внимательно прислушивался к своим ощущениям. Он искал в себе что-то такое, что подало бы пусть не сигнал, пусть всего лишь намек…

Но что? Что следует искать?

Он не знал. Собственная память не могла помочь Хенку. Но он упорно искал, он понимал — надо сейчас, именно сейчас и очень сильно всколыхнуть, взорвать привычные связки памяти, чтобы из взбаламученного, засоренного мелочами месива медленно поднялась, обнаруживая себя, какая-нибудь чужая начинка.

Он спохватился: «Что за бред?!»

А бармен продолжал жаловаться:

— Москиты! Опять москиты! Ханс, я запретил тебе создавать москитов.

— Они не кусаются, — фыркнул Ханс, не допуская бармена к климатической панели. — Зато Хенку нравится. Они здорово действуют на нервы. Правда, Хенк, эти москиты здорово действуют на нервы?

Хенк кивнул.

«Ум не снабжен врожденными идеями, как когда-то считали древние философы. Самый мощный компьютер не вместит в своей памяти все то, что помнит о кухне собственного дома самый обыкновенный земной ребенок: обстановку в ней, какие и где лежат вещи, что и когда может упасть, а что лучше вообще не трогать… Память не организуется в алфавитном, или в цифровом, или в каком-то сюжетном порядках, она извлекает свое содержимое путями поистине неисповедимыми, и если я, Хенк, надеюсь на случай, этот случай надо создать…»

Дотянувшись до инфора, Хенк включил вызов диспетчерской.

— Где это ты, Хенк? — удивился с экрана Челышев. Кажется, он мало что разбирал из-за густых, отовсюду плывущих испарений.

Ханс перегнулся через плечо Хенка:

— Охотник?

— Ага, я понял… — усмехнулся Челышев. — Ты сидишь в баре.

Хенк кивнул:

— Что вам выдал Иаков, Петр?

— Пусто! — Челышев выразительно щелкнул пальцами. — Ты, Хенк, наверное, раскачиваешь сейчас свою память, я угадал? Ну, так не мучайся. Ничего у тебя не получится. На каком-то уровне та память, которую мы исследовали… — Челышев явно избегал говорить в открытую, — эта память оказалась с пустотами. Ну, понимаешь, это выглядит так, будто из памяти выстрижены целые куски.

Хенк кивнул.

От Челышева он не ждал утешения.