Под новым серпом

В члены тайного сообщества она все-таки не поступила. Но при отъезде Лизы Метельниковой довольно непоследовательно вручила ей целую сторублевую бумажку для передачи в кассу этого тайного общества. И очень взгрустнулось ей, когда Лиза уехала. И подруги ей было жалко, и в душе осталось что-то неясно раздражающее. В себе она не сомневалась ни чуточки и после споров и разговоров стала еще убежденнее в своих точках зрения. Ее неуловимо беспокоило совпадение между проповедью странника и словами ее подруги. У нее было такое чувство, точно в спальне перед сном, когда постель уже была приготовлена и верх одеяла с верхом одной простыни был откинут, она услышала в комнате жужжание осы и увидела ее мельканье, трепетный лик, ее хищные усики. Но когда она стала ловить ее, оса исчезла. И вот она не знает, в комнате оса или улетела. И ей неуютно лечь в постель.

25

К Ирине Сергеевне пришел михалковский мужик Афанасий и принес подарки. Афанасий, кроме крестьянского своего дела, был также и охотник. Ружьишко у него было кое-какое и собака охотничья была, а вот насчет пороха и дроби было туго. Дороги они очень, порох и дробь. Он знал, что Ирина Сергеевна пороха и дроби ему даст и так, если попросит, а все же лучше приходить не с пустыми руками. Этот раз он не дичины ей принес, а большое лукошко рыжиков и сплетенные им самим, чрезвычайно изящные маленькие лапотки.

— Спасибо за рыжики, — говорила Ирина Сергеевна, награждая Афанасия изрядным количеством пороха и дробью мелкой и крупной, — чудесные рыжики. А лапотки-то эти почему ты мне принес?

— А хороши, барыня? — спросил Афанасий, ухмыляясь.

— Очень хороши, превосходные. Если бы не такие маленькие, а мне впору были, я бы в них танцевать стала.

— Так я вам, матушка, сплету другие, — лукаво ответил Афанасий, довольный шутке. — А эти самые лапотки я для старшего сынка вашего сплел, подарите ему от охотника Афанасия.

— Уж не знаю, что он будет с ними делать. Подарю ему как игрушку.

— Что они будут с лапотками делать, не могу знать, а только собственное это их желание. Как я в прошлый раз был здесь в усадьбе, на дворе я барчонка с Ненилой встретил. И говорят это они: «Афанасий, хочу лапти. Принеси мне лапти». — «Ну, — отвечаю, — коли хочешь лапти, мы с нашим удовольствием вам сплетем». Вот, значит, как сказано, так и сделано, матушка вы наша.

Ирина Сергеевна подивилась, но, не выказывая своих чувств, еще раз поблагодарила Афанасия и велела прислуге накормить его и напоить чаем.

— Игорь, Игорь, — позвала она мальчика.

Игорь неторопливо пришел к ней из детской.

— Ты звала меня, мамочка? — спросил он, осматриваясь своими сосредоточенными и острыми глазками.

— Да, деточка. Посмотри-ка, что у меня для тебя есть.

Игорь увидел лапотки, зарумянился, не то от удовольствия, не то от застенчивости, и тотчас ухватился за них.

— Это мне, мамочка? Откуда это?

— Как откуда? Да ведь ты же сам сказал Афанасию, чтобы он тебе принес. Вот он и принес тебе в подарок.

— Какие хорошие!

— Да зачем они тебе, Игорь?

— Я в них буду ходить.

— Почему же именно в лапотках? Разве тебе свои сапожки не нравятся?

— Ах нет, мама. Что ты говоришь? Сапожки очень хорошие. Так поскрипывают тихонько и блестящие. Я буду сапожки носить.

— И сапожки и лапотки. Как же это? Вместе?

— Нет, мама. Какая ты! Сначала сапожки, а потом лапотки.

— Когда же потом?

— А потом, после, когда большой вырасту. Я хочу быть как тот странник. Когда он уходил от нас и смотрел на меня… — Мальчик застыдился.

— Ну что же?

— Я тогда полюбил его, мама. Он был такой печальный. И я посмотрел на его лапти, когда он выходил. Мне хотелось пойти за ним и быть, как он. В лаптях пойти за ним. Из церкви в церковь. В церкви хорошо. Так светло и поют. И все молятся. Я люблю, когда ты в церковь ездишь со мной, в Якиманну.

— Мой милый, милый, — сказала мать, крепко прижимая его к себе и целуя. — Мы завтра опять туда поедем. Завтра воскресенье.

Мальчик молча сидел на коленях у матери, и что-то светлое и темное вместе, вне слов, означалось в его глазах. Он думал про себя свое.

— Мама, — сказал он наконец, точно решившись.

— Что, милый?

— Почему странник в лаптях, а я в сапожках, а деревенские мальчишки босые?

— Глупенький ты мой. Какие ты вопросы задаешь. Да потому, что всегда так было.

— Всегда? — недоверчиво спросил мальчик.

— Всегда, милый, и всегда так будет. Да ведь им совсем не плохо, деревенским мальчишкам, бегать босыми, им даже очень это весело. Ты ведь тоже любишь босыми ножками бегать по полу, когда спать ложишься и шалишь и дразнишь няню. И в лаптях тоже хорошо, и страннику и мужикам. В них еще мягче, чем в сапогах.

— Ты правду говоришь? — спросил мальчик медленно и разочарованно.

— Правду, правду, миленький мой, — проговорила Ирина Сергеевна, покрывая его поцелуями. — Пойдем-ка в сад, погуляем. Посмотрим, не расцвели ли настурции.

«Какие странные мысли приходят ему в голову», — говорила про себя Ирина Сергеевна, идя по садовой дорожке.

Игорь шел с ней рядом, молчал, но просветлел.