Под небом Парижа

Но она не отзывается. Прохожу в спальню – надо снять с себя мокрые вещи. Рубашка прилипла к телу, я стягиваю ее и направляюсь в гардеробную. Достаю спортивные штаны и черную футболку. Все мысли заняты Марион и ее сегодняшними словами. Сколько еще ты будешь жить прошлым, Алекс? Я расстегиваю пряжку ремня, когда замечаю ее на пороге. Она умылась, пригладила волосы. Короткое платье соблазнительно подчеркивает изгиб бедер и талии. На ней нет лифчика, платье топорщится в районе сосков. Я жду, когда она что-то скажет. Но она хмурится, отводит от меня взгляд и решительным шагом проходит внутрь.

– Мне нужно в чем-то спать. – Быстрым движением вытягивает белую майку из стопки и сразу же идет на выход.

– Сделать тебе горячий чай?

– Нет.

– Подожди, дам мазь для ноги.

– Не нужно.

Я тяжело вздыхаю. Упрямая, непробиваемая.

– Я сказал, подожди.

Быстрыми шагами иду в свою ванную и достаю из ящика аптечку.

– Вот, обработай этим ногу. Она заживляющая. – Я кидаю ей тюбик, и она ловит его на лету.

Ни спасибо, ни даже кивка в знак благодарности. Она бросает на меня последний взгляд, зеленые глаза задерживаются на моем болтающемся ремне и низко спущенных брюках, из-под которых виднеется резинка боксеров.

Когда она так смотрит, у меня пересыхает горло. Марион моргает и резко выбегает из комнаты.

Я слышу, как она запирается в гостевой ванной и включает душ. В отличие от нее я переодеваюсь и иду прямиком на кухню. Достаю бутылку виски и щедро наливаю себе. День был слишком долгим и неприятным на сюрпризы. Или сюрпризы все же были приятны? Представляю, как Марион стоит под струями душа, как вода стекает по голой коже, и трясу головой, избавляясь от наваждения. Хватаю бутылку и со стаканом иду в зал. Не включаю свет. Устраиваюсь на диване и делаю глоток. Янтарная жидкость обжигает горло и отвлекает от непрошеных мыслей. Но они настигают меня… они всегда и всюду настигают меня.

Я не любил Мано, но она мне нравилась. В начале общения с ней было весело и просто. Она была легка на подъем и не обидчива. Я мог не звонить ей месяцами, а потом в один из скучных вечеров вспомнить о ее существовании и позвать погулять. Она всегда соглашалась. Веселая, с виду красивая и не глупая. Мне нравилось проводить с ней время. Как-то так получилось, что постепенно я начал звонить ей чаще. А она стала называть себя моей девушкой. Все двигалось по течению. Без фейерверков чувств или глубокой привязанности. Но в один момент все изменилось. Она призналась мне в любви, а я отшутился. Она начала ревновать, а я продолжал отшучиваться. Как-то я решил честно сказать ей, что чувств к ней нет, и закончить эти отношения, но не смог… Смотрел ей в глаза и пытался произнести банальную фразу: «Давай останемся друзьями…» Но не получилось. Слезы в ее глазах и растерянность во взгляде привели к тому, что я почувствовал себя конченым ублюдком. И вместо того, чтобы поговорить с ней, я начал пропадать и перестал звонить.

Но на одной вечеринке мы все-таки встретились. Мне было весело, я выпил, а она продолжила играть роль легкой, воздушной, ни к чему не обязывающей спутницы. Слово за слово, поцелуй за поцелуем. Мы оказались в одной постели. А затем я узнал, что она беременна. Это новость сработала отрезвляюще. Мне больше не хотелось веселья, легкости и забав. Я сказал себе, что буду отцом, а у ребенка будет полноценная семья. И пусть я не влюблен в его мать, пусть моментами она меня раздражает и бесит. Пусть ее ревность порой становится неконтролируемой, а желание удержать на поводке – более очевидным и не скрывающимся за милым смехом и шутками. У меня должен был родиться ребенок. И я был готов пожертвовать очень многим ради него. Я хотел дать ему полноценную семью. То, чего мне самому не хватало… Родители были слишком молоды, когда я появился на свет. Меня больше воспитывали бабушка и дедушка. Я вырос в их нормандском шато, и мое детство было счастливым. До чертиков избалованным. А затем меня отправили в закрытую школу для мальчиков. И меня окружили строгие правила, требования и вечная проверка на прочность. Я ненавидел всей душой это заведение и пообещал себе, что мои дети будут жить со мной под одной крышей. Я буду ночами желать им спокойной ночи, читать сказки и делать все, что делают счастливые родители из американских фильмов. Пусть, даже если быть родителем в реальной жизни куда сложнее. Этот период мне представлялся идеальной картинкой. Я искренне готов был сделать что угодно для того, чтобы картинка в моей голове стала реальностью.