Читаем Под небом Новгорода полностью

— Знаю, — сказала Анна с удрученным видом. — Я страдаю каждый раз, когда вижу его… Ты это заметила… Что-то в нем, в его движениях заставляет меня думать об утраченном друге… Я ненавижу этого человека за то, что он мне его напоминает. Его присутствие оскорбляет мое воспоминание… Ты любишь своего мужа и не можешь не понять!

— Пойдем помолимся святой Деве Марии, чтобы она просила своего кроткого сына дать тебе покой и забвение, — предложила Матильда.

— Каждый день я молю Бога о покое, о забвении! Но воспоминания о счастливом времени моей юности помогают мне жить и облегчают изгнание.

— Мне тебя так жалко! Чувствовать себя в изгнании на земле своего мужа и сыновей! Здесь любят тебя! Разве наша любовь ничего для тебя не значит?

— Дорогая Матильда, не думай так. Твоя нежная дружба — самое дорогое для меня в этой стране, вместе с дружбой герцога, милого трубадура из Арля и верного Госслена. Но часто ночами я просыпаюсь и думаю: вернусь под небо Новгорода.

— Ты никогда не вернешься туда. Ты королева Франции, твоя страна здесь!

Анна гордо вскинула голову:

— Я знаю свой долг по отношению к королю, к Франции и к себе самой! Я слишком горжусь тем местом, которое Бог мне отвел. Я сознаю свои обязательства по отношению к памяти моего отца, князя Киевского, моих славных предков… Но, видишь ли, чем больше времени проходит, тем больше мне не хватает родины, Руси…

— Пусть Бог простит, что нам не удалось заставить тебя забыть свою страну, — горестно сказал Гийом, подошедший к молодым женщинам и слушавший их.

— Не заблуждайтесь, Гийом: я люблю Францию, даже если она не дает повода для мечты, — ответила ему, глубоко вздохнув, королева.

— Матильда, душа моя, и вы, Анна! Я хочу, чтобы вы присутствовали на церемонии посвящения моих оруженосцев в рыцари в честь рождения моего сына…

* * *

На алтаре при свете свечей блестели семь мечей.

Исповедавшись, Филипп провел ночь в молитвах в часовне замка Фале в обществе шестерых молодых оруженосцев, которые также намеревались стать рыцарями. Он отказался быть посвященным в рыцари один, как того желал герцог. И Гийом подчинился.

Всю ночь Филипп думал только о ней, о той, перед которой он никогда не откроется, как он в этом и поклялся. Он молил Бога не дать ему нарушить клятву и сделаться рыцарем без страха и упрека. Филипп взывал к Богоматери, чтобы она хранила Анну…

На рассвете Филипп отстоял мессу и принял причастие из рук епископа Байенского. Казалось, что меч Филиппа на алтаре блестел ярче остальных. Филипп знал, что Гийом выбирал оружие особенно тщательно и что в рукоятке меча заключена святая реликвия, которой Гийом очень дорожил.

Около полудня, предшествуемые звуками охотничьих рогов, семь кандидатов в рыцари прибыли во двор замка, где, надев на голову корону, ожидал тот, кто должен был посвятить их в рыцари: Гийом, герцог Нормандский.

Вокруг него расположились бароны, рыцари, священнослужители. Дамы сидели на трибуне, куда следовало подняться по трем ступенькам. Анна и Матильда находились в первом ряду: Анна — в синем платье с рукавами, отделанными белым мехом; на Матильде было платье красного цвета, окаймленное черным мехом. Золотое и серебряное шитье терялось в тяжелых складках юбок. Вуали, приколотые серебряными брошками, обрамляли их хорошенькие и внимательные лица.

Оруженосцы подходили один за другим. Гийом привязывал им к поясу перевязь с освященным мечом. Каждый клялся блюсти правила рыцарства и читал молитву.

Когда молодые люди были полностью облачены и вооружены, Гийом произнес:

— А ну, держитесь-ка!

Несмотря на силу удара по плечу, ни один из рыцарей не пошевельнулся.

Филипп взглянул на возвышение и голосом, в котором чувствовалась боль, произнес молитву.

— Святый Боже, всемогущий Отец наш, ты, кто позволил на земле прибегнуть к мечу, чтобы пресекать козни злых людей и защищать справедливость, ты, кто основал рыцарский орден для защиты народа! Сделай так, чтобы твой слуга, находящийся здесь, никогда не обнажил этот или другой меч, чтобы несправедливо обидеть кого-либо. Пусть он прибегнет к нему лишь тогда, когда надо будет защищать справедливость и право.

Во время молитвы Филипп все время смотрел прямо в глаза Гийому. Тот отступил на два шага и оглядел Филиппа.

— Поздравляю, друг!

Сев на коней, вновь посвященные в рыцари поехали приветствовать дам, после чего надлежало показать, какие они умелые всадники и как ловко владеют оружием. По общему мнению, самым ловким был рыцарь в маске.

<p>Глава двадцать шестая. Воинственный клич</p>

Пользуясь пребыванием Анны в Нормандии, в марте 1057 года Генрих надолго отправился к Жоффруа Мартелю. Оба возобновили союзнические отношения, твердо решив на сей раз поставить Бастарда на колени. В Анжере уже готовились к войне, которая должна была начаться в ближайшие месяцы.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека исторической прозы

Остап Бондарчук
Остап Бондарчук

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Хата за околицей
Хата за околицей

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Осада Ченстохова
Осада Ченстохова

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.(Кордецкий).

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Два света
Два света

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза

Похожие книги