Под небом Новгорода

Трубы протрубили конец турнира, и участники турнира в веселом беспорядке покинули его.

Вечером, в большой дворцовой зале в Фекампе после роскошного ужина было объявлено о вручении наград. Почетный рыцарь в сопровождении герольда поклонился французской королеве, показывая тем самым, что она выбрана для этой церемонии. Анна последовала за почетным рыцарем, несшим обрубок копья. В сопровождении судей и герольдов они трижды обошли залу, прежде чем остановиться перед одержавшим победу.

— Ой, Шони! Так это оказывается были вы! — воскликнула королева.

— Простите меня, ваше величество, — сказал де Шони, преклоняя колено. — К сожалению, вовсе не я завоевал награду, — не я, но один из моих людей. Он стыдится своего лица, а кроме того — он не рыцарь и, значит, недостоин быть отмеченным вами, ваше величество. Поэтому по совету графини Фландрской и судей я вместо него пришел получить эту награду.

— Я не очень хорошо знаю правила ваших игрищ и полностью полагаюсь на решение графини и судей. Однако я думаю, что всякое лицо, красивое или некрасивое, сотворено Богом и должно быть созерцаемо с тем уважением, которое мы обязаны выказывать Создателю. Если его уродство — дело рук человеческих, на него следует смотреть с состраданием. Если лицо этого человека изуродовано в сражении за князя, его храбрость следует приветствовать. В своей стране я часто видела таких героев. Их все почитали. А если победитель турнира не рыцарь, то, мне кажется, он достоин стать им. Вы как полагаете?

— Я отвечаю за него, как за себя, и готов быть его поручителем…

* * *

Лежа на луговой траве, устремив глаза в звездное небо, Филипп и Оливье из Арля давали убаюкать себя музыке, доносившейся из большой залы замка, где проходили танцы по случаю окончания турнира. Хотя приятели и не были посвящены в тайны друг друга, молодые люди догадывались, что и тот и другой думали сейчас о королеве праздника. Мысленно каждый из них рисовал свою картину, воображая слова и жесты, обращенные к нему одному. Филипп видел, как Анна с распущенными косами, с охапкой цветов в руках, смеясь, бежит к нему навстречу и кричит:

— Векша!.. О мой прекрасный Векша!

Оливье же представлял изгиб ее шеи, гибкость пальцев, касающихся струн арфы; представлял, как Анна, вздыхая, произносит проникновенным голосом:

— Миленький мой Оливье, я никогда не смогу хорошо играть на арфе. Я предпочитаю мои старые гусли.

Оба, Филипп и Оливье, вздохнули одновременно и отвернулись друг от друга, чтобы скрыть напрягшуюся от мечтаний мужскую плоть. Это привело их в смущение.

— Вставай, друг, — сказал Оливье, — некоторые мечтания могут быть пагубны! Я же знаю место у подножия крепостных стен, где много красивых и добрых девушек с толстым задом. Они не скупятся на ласки и просят совсем немного. В день славы мы, по-моему, заработали себе это развлечение.

— Ты прав, — согласился Филипп. — Сходи, выбери для меня кроткую и нежную девицу и приведи ее сюда. Я уверен, что в темноте, не видя моего лица, она будет любить меня без всякой настороженности.

Под руку, несколько придерживая шаг из-за хромоты Филиппа, молодые люди спустились вниз по каменистой дороге, шедшей вдоль укреплений.

Глава двадцатая. Ирина

В течение всего 1053 года отношения между французским королем и его вассалом герцогом Нормандским непрестанно обострялись. Анна и Матильда с тревогой следили за ухудшением этих отношений.

Генрих с опасением наблюдал за тем, как его молодой и беспокойный сосед усиливал свою власть все новыми завоеваниями, и это несмотря на постоянные бунты против Гийома. Король иногда даже осторожно поддерживал эти мятежи деньгами, людьми и продовольствием.

Отлучение герцога от церкви, санкционированное папой Леоном IX под нажимом епископа Руанского Може (за то, что Гийом не подчинился запрету на брак с Матильдой), еще более ухудшало общую обстановку. Гийом был потрясен этим решением, но расстаться с Матильдой, только что родившей ему второго сына, отказался. Ребенка крестил в монастыре Бек настоятель Лафранк, затем отправившийся в Рим, чтобы вступиться за герцогскую чету.

Анна снова была в положении и с нетерпением ожидала рождения ребенка. Лекари и повитухи советовали ей полный покой. Конец верховым поездкам в лесах Дрё и Санли, конец праздникам в эстампских, парижских или мелунских замках, скольжению по замерзшим прудам! Она могла заниматься только тем, что делали старухи на женской половине. Слушая болтовню графинь, кормилиц и вышивальщиц, она изнывала, ибо время тянулось медленно. Если бы Матильда была рядом, — но это было невозможно: обе страны находились в состоянии войны…

Даже Оливье с его песнями не удавалось развлечь королеву. Кроме того, ревность Генриха часто мешала трубадуру приходить к Анне, чтобы сыграть или прочитать новую поэму.