Под небом Новгорода

Удовлетворив свои чувственные желания и обессилев, Оливье по грязи дополз до Сены, нырнул. Вода была теплой. Лежа на спине, он дал нести себя легкому течению. С удовольствием ощущал он тяжелые капли, разбивавшиеся о лицо, коловшие, как тысячи иголок, падавшие в открытый рот. Ему казалось, что льющаяся с неба вода очищала от всех грехов, возвращала детскую невинность. В его расслабленном сознании лениво возникали сцены счастья: ласки матери, когда он поднес ей свою первую охотничью добычу; гордость отца, когда Оливье обскакал сына графа Провансальского; игры и драки с родными и двоюродными братьями… Оливье не было и восьми лет, когда, со смертью родителей и старших братьев, всему пришел конец. С этих пор пришлось постоянно сражаться за свое существование. Чтобы прогнать эти неприятные воспоминания, Оливье долго плыл под водой. Потом, голый, он вышел на берег острова Ля Сите.

Опершись спиной о дерево, какой-то высокий и сильный человек с обритой головой и длинными усами пристально рассматривал голого купальщика. Лицо этого человека походило на чудовищно изрытую землю.

— Почему ты так смотришь на меня? — спросил юноша. Человек ничего не ответил и продолжал разглядывать.

Юноше показалось, что он уже где-то видел этого мужчину. Если бы не эти уродливые шрамы и отсутствие волос, незнакомец, несомненно, был бы красив.

— Что ты от меня хочешь? Моя нагота тебя смущает?.. Я оставил одежду на том берегу, у девушек. А может… я тебе нравлюсь… Нет? Тогда я отказываюсь что-либо понимать. Как тебя зовут? Ты не хочешь отвечать? Тогда дай мне пройти.

Человек сделал шаг, положив руку на рукоять своего меча.

— Трус! У меня нет оружия. Ты хочешь меня убить?! Человек отрицательно покачал головой, развязал свой плащ и протянул его Оливье. После некоторого раздумья Оливье взял плащ и запахнулся в него.

— Спасибо. Но мне хотелось бы понять, куда ты клонишь?.. Ты что, хочешь, чтобы я пошел за тобой? Впрочем… А почему бы и нет…

Под дождем с грозой, сила которой удвоилась, оба они побежали к таверне; там было так много людей, что они с трудом вошли. Очевидно, Порезанного тут хорошо знали, потому что пышнотелая служанка, как раз такая, каких любил Оливье, подозвала их к себе. Несмотря на протесты и ругательства, мощно работая локтями, Филипп и Оливье пробрались в глубину зала, в самый уголок, куда еле проникал свет от воткнутых в стены факелов.

— Сеньоры, устраивайтесь здесь, я принесу вам вино, — сказала толстуха.

— Ты здесь как сыр в масле, друг мой, а потаскуха, кажется, очень расположена к тебе. Ну теперь-то ты хоть скажешь мне, чего от меня хочешь? — поинтересовался у своего приятеля Оливье.

Женщина вернулась с оловянными кубками и кувшинчиком, бока которого были густо покрыты капельками.

— Спасибо, Жизель.

— Пейте, мессир Порезанный, вино холодное, я сама нацедила его из бочки, — сказала она.

Жизель подождала, пока Порезанный выпил и прищелкнул языком с видом знатока, затем налила музыканту. Оливье тоже пригубил вино.

— Она пошутила над тобой, мессир. Тебя разве так зовут, разве Порезанный?

— Да, — хриплым голосом ответил тот. — Это мое имя.

— А меня зовут Оливье.

— Знаю.

— Тем лучше. А ты, кто ты? Я люблю знать, с кем пью.

— Я служу господину Госслену де Шони.

— А, я теперь понимаю, почему мне показалось, что я тебя уже где-то встречал. Ты ведь состоял в охране королевы Анны, так?

Внезапная краска, залившая лицо Филиппа, подчеркнула широкие беловатые шрамы. Трубадур заметил это.

— Ты ведь был в ее охране? — повторил он вопрос.

— Да.

— Ты из той же страны, что и королева?

— Нет.

— Жаль. Мне бы хотелось, чтобы ты рассказал о королеве и о той стране, что не выходит, кажется, у ее величества из головы. При дворе говорят, что у нее там остался возлюбленный.

И снова изуродованное лицо покраснело. Оливье почувствовал к этому человеку расположение, смешанное с жалостью. Более мягким голосом он спросил:

— Я вижу, что ты страдаешь… У тебя есть тайна?.. Я не стремлюсь ничего вызнавать, но, если это может тебя утешить, расскажи мне. Я не выдам тайны никому.

Филипп был предубежден против королевского любимца. Он исподтишка наблюдал за ним, когда сопровождал Госслена ко двору. Но Филипп заметил, что Анна дружески относится к Оливье, что этот молодой человек храбр и щепетилен в делах чести, несмотря на свои постыдные наклонности.

— Не на службе ли у сеньора Шони тебя так разделали?!

— Нет. Это на меня напали разбойники. Остальное доделал огонь. Пей вино, оно хорошее.

Некоторое время оба молча пили в душной таверне, где сумерки становились все гуще.

Какой-то монах в разодранной рясе, через которую были видны его худые ноги, взобрался, громко крича, на стол.