Под небом голубым

«Я вернулся! Не знаю, как, — но я вернулся!» Он упал на колени и целовал асфальт, родной, черный, вытоптанный тысячами тысяч подошв асфальт, который все сразу расставил по местам (так человеку казалось), который был завершающим мазком в этой великолепной картине нормального города!

И портила ее только бездонная тишина — абсолютная, как полет опускающейся на шею секиры.

21. О да, люди, пришедшие в город, были настоящими — за одним исключением. Они не имели разума и не могли разговаривать. Один среди немых толп, человек тщетно ходил в поисках потерянного мира. Его здесь не было — того мира, о котором он уже стал постепенно забывать. Только видимость, мираж, насмешка.

Город увеличился в размерах (или это только казалось?): стеклянные многоэтажки, стадионы, кинотеатры, магазины, — непонятно, как все это в нем вмещалось. И главное — зачем? Обитатели (человек не мог называть их людьми, слишком больно, слишком нелепо, слишком… слишком!) Обитатели не покупали еды в магазинах, не ходили в кинотеатры и на стадионы. Вернее, ходить-то ходили, но прийдя, просто вышагивали там — мертвые игрушки с батарейкой а-ля «Дюрасель» внутри. Человек пытался обращаться к ним, хватал за плечи, заглядывал в глаза, — но плечи выскальзывали из его рук, а глаза безвольно демонстрировали то единственное, чем были полны — пустоту. «Ладно, взрослые… но может, дети,» — думал он. Вот только детей в городе отыскать так и не смог. Иногда видел в толпе низенькие ребячьи фигурки, послушно державшиеся ручонками за платья мам, но когда подбегал — никого не находил.

Еще в городе появились деревья. Раньше человек видел растения только в саду, теперь же почти на каждой улице из асфальтовой дубленной кожи топорщились гладкие иглы голых стволов. Ни листочка на ветвях, ни цветка. Только однажды он заметил там что-то необычное, подошел, присмотрелся — оказалось, раздетая кукла. Она висела на веревке, которая обхватывала пластмассовую шею, — висела и покачивалась на ветру. Под деревом проходили Обитатели, но ни один не обращал внимания на странный предмет. Они вообще ни на что не обращали внимания: шли, натыкаясь на человека, больно ударяя его в грудь, наступая на ноги, — а он стоял и смотрел. Ему казалось, что на ветке, висит он сам, словно одновременно находится здесь — на мостовой, и там — на дереве: никчемная раздетая разломанная кукла, никуда и ни на что не годная; она не виновата в том, что она такова, но она и не может ничего с этим поделать, и поэтому нелепо висит, задохнувшись в веревочной петле, висит и болтает в воздухе раскоряченными вывернутыми ногами — пустая, пустая кукла!..

Он даже пошатнулся — настолько сильным было чувство тождественности с нею.

«Ну уж нет! Возможно, кукла и не способна ничего изменить — я способен!

/Что именно?/ …способен!»

22. На второй день Обитатели стали умирать от голода. Умерших поедали, но живые никогда не нападали на живых. Странно, человек думал…

Он захотел помочь им. Накормить. Он понимал, что не сможет спасти всех, но должен был сделать посильное. Не ради них — ради себя.

ЧЕЛОВЕК. СЕЙЧАС.

23. — Неужели они не могли питаться? — спросило существо. — Все обитатели во всех городах всегда имеют пищу. По крайней мере, если они попадают в свой город. А насколько я понял…

— Не знаю, — прервал его человек. — Не имею ни малейшего понятия о том, почему это произошло. Но они не могли есть — откуда? В магазинах лежали только теплые вещи, которые никому не были нужны; всякие украшения, вилки, ложки. А продуктов… наверное, не завезли.

— И все же странно…

— Да, меня тоже удивило… ха! «удивило» — я чуть с ума не сошел, когда увидел, что они поедают своих мертвецов. Но если задуматься…

— Это-то как раз не удивительно, — перебило его существо. — Я о другом. Странно, что не было пищи.

Они помолчали, глядя на звезды: как по команде, запрокинули головы и уставились на небо.

— Может, дело в том, каким тогда стал сад, — предположил человек.

ЧЕЛОВЕК. ВОСПОМИНАНИЯ.

24. Вообще-то, он подозревал, что сейчас в городе несколько садов. Да только от количества мало что зависело. Люди сторонились ограды (оград?). Огибали сад, как речной поток огибает остроклыкий камень, торчащий над водой; огибали и шли дальше, чтобы упасть и /сломаться/ умереть в двух шагах от пищи. Умирали они молча, как и жили, и только в последний момент отчаянно распахивали глаза (будто норовили вырваться из тела наружу, убежать, улететь — безрезультатно), приоткрывали рот и тихонечко выдыхали. Воздух, покидая легкие, создавал некое подобие вздоха,

— но только подобие. А потом тело застывало (слава городу, хоть не рассыпалось) и ближайшие Обитатели неспешно подходили к нему, чтобы съесть. Не было толкотни и давки, все происходило очень торжественно и прилично. От этого человеку становилось еще противнее.