Под местным наркозом

С легкостью истой спортсменки она выпрыгнула из морозилки и начала вытаскивать оттуда замороженные продукты. «Сейчас, к примеру, я покажу вам своего бывшего жениха. Я держала его в самом низу, под фаршем, стручковой фасолью и окуневым филе. Вид у него несколько окоченевший, и он покажется довольно старым, но стоит ему оттаять, как вы сразу заметите, до чего же он хорошо сохранился для своих сорока лет. Скоро он уже начнет молоть языком — перечислять даты и мирные договоры, отличительные черты архитектурных стилей и разные принципы. Ибо свой дар экспромтом произносить речи об исторических вехах, об искусстве для искусства, о педагогике и об абсолюте, об Арчимбольди[36], о Марксе и Энгельсе и еще о туфовом цементе и вращающихся фильтрах-пылеуловителях он отнюдь не утерял, так же как и свое обаяние и несколько ханжеское правдолюбие. Вот разве что зубы у него слегка подкачали. Его так называемый обратный прикус, можно сказать, законсервировался. Придется ему пойти к зубному врачу и вытерпеть вмешательство. Его ученики — ведь он стал штудиенратом, типичным штудиенратом — того же мнения, что и я. Они опустили большие пальцы, проголосовав против него. Теперь ему надо помалкивать и дышать носом. Если бы он только не был таким трусом и нытиком…»

Зубной врач заслонил телевизионный экран своей мерно вздымавшейся грудной клеткой и сказал:

— А теперь пора, давайте…

После чего ухватился обеими руками за мою онемевшую челюсть. (Почему только он не пристегнул меня к креслу ремнями?) Его помощнице пришлось силой удерживать меня в этом зубоврачебном сооружении. Ну начинай же, начинай! (Сейчас и речи не могло быть ни об автоматике, ни о разбрызгивателе с теплой водичкой. Средние века вернулись, врач и пациент снова меряются силой.) Боли я не чувствовал и потому решил ее домыслить: впечатление было такое, что они принимали у меня неправильные роды, вот-вот изо рта появится гипсовый эмбрион; да, они хотят извлечь из меня тайный плод на седьмом месяце. (Ладно, доктор!) Я во всем признаюсь, все расскажу! Когда Линда путалась с этим Шлоттау, я хоть и без особого пыла, но проделывал то же самое с ее приятельницами, сначала с Ингой, нет, извиняюсь, сначала с Хильдой, а потом уже с Ингой; но это не помогало. Тогда я сказал Линде: «Окозаокозубзазуб», и она все сразу поняла: «Как я рада, что ты наконец утешился и не будешь больше лезть между мной и отцом. Тебя это не касается, это наше дело. Ведь ты понятия не имеешь, что он задумал там, на Тереке. Не знаешь, где находится Терек и где предмостное укрепление в Моздоке, которое он хочет оставить у себя в тылу, чтобы по старой Военно-грузинской дороге пойти на Тифлис и Баку. Ему мерещится нефть, кавказская нефть. Не лезь ты в это дело. А еще лучше — вообще убирайся. Я желаю тебе добра. Нужны тебе деньги?»

В эту секунду помощница приложила влажную ладонь к моему лбу: адские родовые муки кончились, на столике для инструментов появился слепок моей нижней челюсти с обточенными и необточенными зубами; вид у слепка был чрезвычайно ехидный, ибо в нем таилось множество противоречий.

— Скажите, доктор, каково ваше мнение о советской системе?

— Нам, западным немцам, не хватает глобальной поголовной профилактики на базе социального обеспечения. Будьте любезны, не забывайте полоскать.

— Но при какой системе должна существовать эта ваша поголовная профилактика?..

— Она заменит все нынешние системы…

— Разве ваша поголовная профилактика — она очень напоминает мой проект глобальной Педагогической провинции[37] — не является сама по себе системой?

— Поголовная профилактика на основе социального обеспечения не имеет касательства к идеологиям; она и есть базис и надстройка всего человеческого общества.

— Тем не менее моя Педагогическая провинция, в которой будут только учащиеся и не будет учащих…

— И она волей-неволей подчинится нашей новой терапии…

— Но ведь поголовная терапия предназначена только для больных людей…

— Будьте любезны, в промежутках полощите… Все люди болели, болеют, заболевают и умирают.

— К чему лечение, если нет системы, которая учит человека, побуждает его подняться над самим собой?

— К чему нам такие системы, которые не дают людям болеть в свое удовольствие? Ведь все системы считают высшим критерием и целью здоровье.

— Но раз мы хотим устранить человеческие недостатки…

— …тогда придется устранить и самого человека. Ну а теперь, будьте любезны, еще раз…

— Не хочу я больше полоскать.

— Подумайте о металлических колпачках.

— Но можно ли изменить мир без какой-либо системы?

— Отменим все системы — вот он и изменится сам.

— Кто их отменит?

— Больные. Чтобы наконец-то можно было провести глобальную профилактику на базе социального обеспечения. Она будет не править нами, а печься о нас, захочет не менять, а помогать и, как было сказано Сенекой, даст нам досуг предаться недугам…

— Вы хотите превратить мир в больницу…

— …в которой больше не будет здоровых и никто не заставит вас сохранять здоровье.

— А что будет с моими педагогическими принципами?